Какие же молодцы девчонки Прокачали полностью. Вокал, харизма, артистизм... Готовые артистки.
Аплодирую стоя

---

glee || marchin on [5x01]

То ли я действительно по ним соскучилась, то ли уже подсознательно закрываю глаза на всяческие косяки (коих было достаточно, да), но мне серия понравилась. Улыбательный получился эпизод)
Никогда не была ярой фанаткой битлов, так что и к песням не имею претензий. Наоборот, открыла для себя много новых.

@темы: Glee, фанвидео

---

helena || who are you, really? [orphan black]

Никому оно, конечно, не надо, но пусть валяется)
В память о бесшабашной землячке

@темы: фанвидео, Orphan Black

---

Ах, Таня, Таня, Танечка ©
Совершенно случайно узнала, что у Татьяны Маслани, этого очаровательного сгустка обаяния и харизмы, сегодня День Рождения (у кого-то всё ещё 22-ое)
Спасибо ей за всё. За Orphan Black в частности, оф коз

+++

@темы: Orphan Black

---

multifandom || please don't go

Когда стало ясно, что эта песня не собирается отпускать меня ближайшую жизнь неделю как минимум... В общем, не сделать было нельзя

Фандомы: Glee, Doctor Who, Orange Is The New Black, Teen Wolf, Orphan Black.

@темы: Glee, фанвидео, Orphan Black, Orange Is The New Black

---

the world is just illusion

Моего скромного словарного запаса определённо не хватит, чтобы описать, насколько это прекрасно. Не могу перестать слезоточить.
Can I marry this song? Please.

@темы: Orphan Black

---

rachel berry || i need applause to live

@темы: Glee, фанвидео

---

orphan black: glee version.

Фандом "орфэна" поймёт)
Пожужжала уже Юле Шо по этому поводу. Делала нарезку для видео, дошла до этого номера и сижу ржу как конь. Какой кроссовер! Удивительное рядом)
Это же как... Сара и Элисон

@темы: Glee

---

Pull the trigger, Рейчел/Кассандра, R

Первый фемслеш по законам жанра - как и первый блин Ну хоть опыта набрался.

Название: Pull the trigger
Автор: GruSha
Рейтинг: R
Пейринг: Рейчел/Кассандра
Размер: 1471 слов
Жанр: ангст, POV
Статус: Закончен
Дисклеймер: Все персонажи и права на них принадлежат Райану Мёрфи

And I’m terrified, but I’m not leaving
Know that I must pass this test
©

Я примечаю тебя сразу, как только твои тощие ножки в новых танцевальных туфлях переступают порог класса. Маленькая мисс Счастье с большими карими глазами, в которых яркими акварельными красками всё ещё плещутся наивные штамповые мечты о головокружительном будущем и молниеносном успехе. От тебя даже пахнет периферией – приторной провинциальной пылью, толстым слоем осевшей на твоих узких плечах и крупноватом носу.
– Энергичнее, Швиммер! – стук деревянной трости по паркету в очередной раз врезается в лирическую мелодию, льющуюся из колонок. – В Нью-Йорке тебе придётся задирать ноги выше головы, если ты со своими заурядными данными ещё надеешься завоевать Бродвей. Это тебе не Оклахома, милая.
– Вообще-то, я из Огайо… – невнятно пытаешься возразить ты.
– Тем более.

Я наблюдаю, как ты порхаешь в этом душном зале, расправив свои измятые невидимые крылышки, с тихой завистью глядя на более опытных и уверенных в себе студентов. Ты всё ещё выделяешься на их фоне, за тебя невозможно не зацепиться взглядом. Маленький серый мотылёк среди помпезных пёстрых бабочек, этакое смазанное пятно от случайно упавшей на полотно капли воды. Ты выгибаешься в арабеске, закусив губу, напрягая едва ли не каждую мышцу своего тела. Старательно выполняешь пируэт, вытянув шею и приподняв подбородок; полупрозрачный шифон размеренными волнами развивается вокруг твоей тонкой талии. Ты лучше, чем сама о себе думаешь, но разве могу я тебе в этом признаться.
– Чётче, Швиммер, чётче! Докажи, наконец, что по праву занимаешь здесь своё место.

Ты задерживаешься в классе, когда все студенты набрасывают на плечи сумки и, промокая лицо и шею махровым полотенцем, устало вываливаются в коридор. Топчешься рядом со станком, будто не решаясь ко мне обратиться, терзаясь сомнениями.
– Что тебе, Швиммер? – я не изменяю своему скучающему тону.
– Мисс Джулай, я хотела спросить… – да и ты звучишь всё так же рассеяно.
Я подхожу ближе, почти впритык, заглядываю в твои глаза и в знак ожидания складываю руки на груди. Тебе, судя по всему, становится неуютно от нехватки личного пространства, но ты не отступаешь. Осматриваешь меня с ног до головы, внимательно, изучая, словно тебе впервые подвернулась такая возможность. А после продолжаешь лепетать еле слышно:
– Я хотела узнать… Проводите ли вы дополнительные уроки танцев, – уголки твоего рта ползут вверх неуклюжей улыбкой. – Если, конечно, у меня вообще есть шанс добиться успеха в хореографии. Потому как… Мне бы очень хотелось танцевать так же хорошо, как вы, мисс Джулай.
Твои глаза излучают восторг и какую-то щенячью преданность. Не могу сказать, что мне это не льстит; где-то в глубине души твоё признание доставляет мне странное, неизведанное ранее удовольствие, хотя я давно выработала иммунитет к словам восхищения и такому открытому подхалимажу. Мне приятно, что я вызываю у тебя подобные эмоции, заставляю смотреть на себя так – как на нечто совершенное и в той же степени недосягаемое.
Я ухмыляюсь и приподнимаю свою трость, круглая рукоятка невесомо касается твоего бедра и плавно скользит вверх по талии.
– Ты действительно думаешь, что способна достигнуть моего уровня?
Твоя грудь, покрытая лёгкой испариной в области декольте, приподнимается в глубоком вздохе, а губы мелко подрагивают, когда трость прокладывает свой путь от плеча до основания шеи.
– Я надеюсь, что дополнительные занятия помогут мне хоть немного к нему приблизиться, – чеканишь ты как всегда быстро, будто заучено.
Я останавливаюсь и с прищуром вглядываюсь в твоё лицо, застывшее в по-детски воодушевлённой гримасе. Разглядываю пикантную маленькую родинку на левой щеке, густые ресницы-веера. Крупноватый нос, на котором по-прежнему покоятся несколько крупинок провинциальной пыли.
– Ты упрямая, Швиммер, – сухо констатирую я, на этот раз даже не силясь задеть. – А упрямство в нашем непростом мире не остаётся без внимания. Вот только понравится ли тебе в итоге это внимание. Подумай над этим.
Я закидываю трость на плечи и, свесив с неё руки, не спеша направляюсь к выходу.
– Завтра в восемь вечера. Только попробуй опоздать.

Твоя смуглая кожа в тусклом свете аромасвечей отдаёт бронзой. В комнате пахнет сладким воском и твоими духами с нотками морского бриза, из стереосистемы ненавязчиво доносится голос какой-то джазовой легенды, искусно выводящей свои мелизмы. Я медленно расстёгиваю твою блузку, и ты машинально сжимаешь мою талию коленями; всё ещё растерянный, но заинтересованный взгляд неотрывно следит за каждым моим движением. Когда моя ладонь проскальзывает под подол юбки и оттягивает резинку трусиков, с твоих губ слетает первый глухой вздох, рассеявшийся в звуках саксофона и дурмане благовоний. Ты откидываешь голову на подушки и выгибаешься в спине. Твоя маленькая аккуратная грудь, которую я неторопливо покрываю влажными поцелуями, вздымается и опускается едва ли не в такт песни. Мой язык наконец касается твоей горячей плоти, и ты не сдерживаешь протяжного стона, запуская руки в мои волосы, оттягивая и накручивая их на пальцы. Я приподнимаю голову и смотрю на тебя, но твои глаза по-прежнему закрыты, а брови сведены к переносице. Ты извиваешься подо мной, хнычешь, нетерпеливо ёрзаешь на шёлковой простыни, с распростёртыми объятьями бросаясь навстречу ощущениям. Без первобытного, привычного стеснения – поддавшись природному желанию и страсти, бурлящим в тебе и бьющим через край, как штормовые волны. Твой последний возглас, почти крик, заглушает музыку. Облизав пересохшие губы, ты раскидываешься на постели, плавишься, как этот сладкий воск, отдаёшь себя на растерзание всепоглощающей неге. Но не спешишь выпутывать пальцы из моих светлых прядей.

Я слышу, как ты всхлипываешь, ещё в ванной, заворачивая банное полотенце вокруг груди и бросая усталый взгляд на девицу, явившуюся мне в зеркале. Сначала я думаю, что мне показалось, но когда возвращаюсь в комнату, твои заплаканные глаза убеждают меня в обратном. Ты сидишь у изголовья кровати, обняв руками колени и размазывая по щекам тушь тыльной стороной ладони.
– Я ничтожество, – выплёвываешь ты, когда я беру с тумбочки мундштук и прикуриваю от одной из свечей.
Странное чувство ревности внезапно отзывается во мне болезненным уколом.
– Только я могу называть тебя ничтожеством, Швиммер.
Облако молочного дыма рассеивается в сбитом воздухе. Ты качаешь головой и горько усмехаешься:
– Я никогда не добьюсь успеха в этом городе. В этой жизни.
– С таким настроем – ты права, никогда, – я опускаюсь в кресло и закидываю ноги на подлокотник.
– Всегда найдётся кто-то, кто превзойдет меня. В вокале, в актёрском мастерстве… В хореографии. А я так и буду бежать позади поезда со своими чемоданами, наполненными необоснованными амбициями и подростковыми грёзами. Во всём этом просто нет никакого смысла, никакой пользы. В этих жалких попытках прыгнуть выше головы.
Я бросаю на тебя взгляд и прокручиваю в руках мундштук. Впервые в жизни ты озвучиваешь то, о чём я сама тебе регулярно твержу, но вместе с тем так чертовски ошибаешься. Разве могу я тебе в этом признаться? Разве могу сказать, что ты лучшая из всех, кто когда-либо переступал порог моего класса? Что я сразу поняла, насколько ты особенная, заметила, как ты выделяешься на общем фоне, с самой наилучшей стороны. Что ещё никто на моей памяти так преданно не отдавался делу – целиком, без остатка. Не погружался в процесс с головой, не замечая ничего и никого вокруг, вкалывая до седьмого пота в надежде добиться положительного результата. Что ни одна из долговязых выскочек, отпускавших в своё время в твой адрес нелестные комментарии и бросавших надменные взгляды, тебе и в подмётки не годилась, не достойна была даже находиться с тобой в одном зале. Что им всем надо бы многому у тебя поучиться. Разве я могу себе позволить рассказать тебе всё это? Ведь тогда ты наконец осознаешь свою значимость, свою уникальность. Осознаешь, насколько ты талантлива и как многого на самом деле можешь достигнуть. И достигнешь, обязательно. Тогда ты наконец поймёшь, что тебе не нужны никакие дополнительные занятия. А, следовательно, и я.
Ты поднимаешь на меня покрасневшие глаза и пожимаешь плечами.
– Я просто хочу быть первой, во всём, разве это преступление? Добиваться желаемого. Сколько я себя помню, я всегда шла к своей цели, из года в год. Это стало своеобразной привычкой – такой образ жизни. Стало частью меня. Преодолевать препятствия, встававшие в какой-то момент на пути, оставлять позади противников. Идти на всё и не останавливаться ни перед чем, лишь бы достигнуть успеха. Поэтому я не могу сойти с дистанции, только не на этом этапе. Не могу оплошать.
Я отвожу взгляд и в очередной раз затягиваюсь. Слова, до этого роем пчёл жужжащие в голове, подступают к самому горлу, но я всё ещё не позволяю себе их озвучить.
– Я должна сдать экзамен, – вполголоса произносишь ты и придвигаешься ближе.
Внутри меня что-то неприятно сжимается, словно на грудь опускается пресс. Раз, второй. Мундштук из внезапно дрогнувших пальцев едва не выскальзывает. Я вновь поворачиваю лицо в твою сторону и выдыхаю вместе с дымом:
– Что?
– Экзамен по хореографии, – поясняешь ты, свесив ноги с кровати. – Я не могу его провалить, понимаешь? От этого зависит моя будущая карьера.
К первоначальному прессу прикладывается ещё несколько, а в ушах почему-то начинает гудеть. Видимо, рой пчёл, подступивший к горлу, поспешил вернуться в голову. Я криво улыбаюсь, глядя исподлобья в твои глаза, снова ставшие по-щенячьи невинными и верными. Тянусь к туалетному столику и топлю сигарету в чашке с остатками холодного кофе. Затем поднимаюсь с кресла, достаю из комода трусики и разматываю полотенце.
– Твоей будущей карьере ничего не угрожает. Ты сдашь этот экзамен, Швиммер, – я быстро подмигиваю тебе и ухмыляюсь, натягивая футболку, после чего качаю головой и, отвернувшись, добавляю почти шёпотом: – Тогда как я свой уже провалила.

@темы: Glee, фанфикшн

---

jandler

Недостаток Джендлера в крови

+5

---

Поддавки, Куртбастьян, NC-17, глава 8

Название: Поддавки
Автор: GruSha
Бета:  .Аль.
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Куртбастьян
Размер: Макси
Жанр: Angst, Hurt/Comfort
Статус: В процессе
Дисклеймер: Все персонажи и права на них принадлежат Райану Мёрфи
Саммари: Никогда не пейте коктейли, в содержании которых не уверены. Последствия могут оказаться малоприятными. На первый взгляд...
Размещение: С разрешения

Главы 1-4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Дождь продолжает стучаться в окна, и наслаждаться его размеренным шумом из комнаты Смайта оказывается вдвойне приятно. Это умиротворяет и помогает расслабиться, заставляя забыть непростой разговор, который состоялся несколькими часами ранее. Сейчас кажется, словно он произошёл в прошлой жизни.
Курт лежит, опустив голову Себастьяну на грудь, слыша его сердцебиение, так близко и отчётливо. Иногда оно даже совпадает с его собственным. Курт подсчитывает эти удары. Он рассматривает их сплетённые руки, изучая, как неизвестное ранее явление. Привыкая к этому новому ощущению – прикосновению – сжимая и отпуская ладонь Себастьяна, сцепляя пальцы, будто кусочки пазла. Пытаясь убедить себя в том, что всё это не сон и не плод его богатого воображения. Но происходящее по-прежнему не хочет укладываться у него голове.
– У тебя красивые пальцы. Мог бы играть на фортепиано, – вдруг нарушает затянувшееся молчание Смайт.
Курт приподнимает голову и замечает, что Себастьян тоже разглядывает их руки.
– Как непривычно слышать от тебя комплимент, – произносит Хаммел с едва уловимой ноткой сарказма.
– Да нет, я про свои. Чёрт, Смайт, да из тебя получился бы мировой клавишник.
Чего и следовало ожидать – ложная тревога.
Закатив глаза, Курт откидывается на подушку и протягивает на выдохе:
– И как ты стал таким?
– Каким? Божественно красивым, остроумным, талантливым и успешным?.. – скучающим тоном уточняет Себастьян.
– Нет. Таким самовлюблённым засранцем, ненавидящим всех и вся.
– О, я просто вегетативно не переношу людей. Знаешь, на каком-то клеточном уровне.
Хаммел усмехается, качая головой:
– Вот только не надо винить во всём плохую наследственность. Здесь явно есть что-то ещё, – Курт задумчиво прищуривается. – Акушер после родов забыл шлёпнуть тебя по попке?
Губы Смайта подрагивают улыбкой, которая оказывается какой-то натянутой и вымученной, и очень скоро растворяется без следа. Лицо же его и вовсе почему-то омрачается, веки устало опускаются, почти полностью скрывая за собой светлые глаза, а поникший взгляд останавливается на одной точке. Себастьян с полминуты лежит, не шелохнувшись, по-видимому, поддавшись воспоминаниям. Курт может только догадываться, каким именно и что конкретно их вызвало; резко сменившееся настроение Смайта в каком-то смысле сбивает его с толку.
– «Что-то ещё» здесь действительно есть, – бесцветным голосом признаётся Себастьян. – Но не думаю, что сейчас самое время для душещипательных историй.
Курт присаживается на кровати, прислоняясь к спинке, и вглядывается в его внезапно ставшие какими-то пустыми и безжизненными глаза. Он не верит ему. Что-то подсказывает Курту, что Себастьян не совсем честен, и на самом деле ему хотелось бы поделиться этим с кем-либо; более того, он жаждет этого. Что, возможно, ему приходилось прятать всё под толстыми слоями циничности только потому, что никто не горел желанием выслушать. Поэтому ему ничего не оставалось, как хоронить всё невысказанное глубоко в себе, на задворках, по привычке маскируя налётом сарказма и безразличия.
– Если не хочешь, не говори, – осторожно произносит Курт, обхватывая колени руками. – Просто знай, что я готов выслушать.
Себастьян окидывает Хаммела туманным взглядом. На его лице снова появляется улыбка, точнее лёгкий намёк на неё. Он долго молчит, судя по всему, размышляя, стоит ли посвящать его в эту историю, а затем тянется к тумбочке и берёт фотографию в серебряной рамке. Молодая женщина в просторном сарафане, запечатлённая на снимке, всё так же сидит посреди зелёной лужайки, обратив большие серые глаза в объектив камеры и бережно обнимая руками свой выдающийся живот. Курт за это время успевает забыть о фото, которое заметил ещё несколько месяцев назад, хотя оно всегда находилось у изголовья кровати.
Смайт разглядывает снимок как в первый раз, уделяя внимание каждой детали, словно мысленно приветствуя и при этом за что-то извиняясь перед этой обаятельной девушкой. Курта посещает плохое предчувствие. Он вдруг вспоминает, что ни разу не встречался ни с кем из членов семьи Себастьяна, за исключением Кимберли, с которой случайно сталкивался во время незапланированных визитов. Что никого из его родных никогда не было дома, даже ночью. По крайней мере, когда он ночевал у Смайта. Хаммелу становится стыдно, что он ни разу не спрашивал о них, будучи уверенным, что Себастьян не захочет распространяться на эту тему, как и в большинстве случаев, когда разговор заходил о его жизни. Но попытаться всё же стоило.
Себастьян с заметным трепетом проводит пальцами по ажурной рамке и поворачивает фото в его сторону:
– Курт, знакомься, Мередит Смайт, моя мама. Мам, знакомься, это Курт.
С губ Хаммела слетает тихий вздох, а по спине почему-то пробегает неприятный холодок, когда он ловит себя на мысли, что точно с такой же тоской и горечью каждый раз рассматривал портрет своей матери.
– Наш единственный совместный снимок. Я здесь, правда, моргнул, – не воздерживается от привычной иронии Себастьян, после чего хмурится и, прокашлявшись, произносит слегка огрубевшим голосом: – Роды были тяжёлыми, с многочисленными осложнениями. Она потеряла много крови, и… В общем, её не успели спасти. В отличие от меня, – в последней фразе Смайта слышится отклик старой ненависти, вынудившей его крепче сжать в руках рамку.
Он гипнотизирует взглядом фотографию ещё около минуты, за которую Курту начинает казаться, что Себастьян перестаёт находиться здесь, рядом с ним, с головой окунувшись в воспоминания. Но затем он возвращает фото обратно на тумбочку, громко выдыхает и проводит рукой по волосам.
– Отец горевал, правда горевал. Целый год или полтора, поздними вечерами притупляя скорбь и одиночество дорогим виски. Об этом по прошествии лет мне рассказала моя тётя. Но затем ему, видимо, наскучил подобный образ жизни, и он решил найти себе более занимательную отдушину.
– Наркотики? – охает Курт, прикрывая рот ладонью.
Смайт хмыкает:
– Женщины. Много женщин – как оказалось, мой отец любил разнообразие. Сначала это были невинные интрижки на работе, секс без обязательств с дешёвыми «силиконовыми» куклами, грезящими о состоятельном спонсоре – обо всём этом мне тоже однажды поведала тётя. А после его увлечение приняло форму кратковременных романов, – губы Себастьяна от отвращения сжимаются в тонкую линию. – Отец стал приводить их домой, а они улыбались густо накрашенными губами, трепали меня за щёки и дарили леденцы. К некоторым я даже успевал привыкнуть, но ни одна из них не задерживалась дольше пары месяцев.
Он затихает ненадолго, направив взгляд в окно, которое по-прежнему омывает непрекращающийся ливень, но вскоре продолжает:
– Её звали Элен, гувернантка. Строгие, идеально выглаженные платья, собранные в аккуратный пучок каштановые волосы, аристократически бледное лицо с минимумом макияжа. От неё всегда вкусно пахло. Она занималась со мной, читала перед сном сказки и рассказывала про ранчо своего дедушки, о престарелом динго, который однажды спас её родных от пожара, и об уникальном индюке-альбиносе. Мы неплохо ладили, почти успели подружиться. Её я по неосторожности подпустил к себе ближе, чем кого-либо, – в голосе Себастьяна различается сожаление, которое через мгновение сменяется прежней холодной отрешённостью. – Однажды я занимался у миссис Коллинз, она преподавала мне начальную нотную грамоту. Старушке было под семьдесят, она страдала мигренью и ей часто нездоровилось. В тот день у неё снова разболелась голова, поэтому она отпустила меня на полчаса раньше. С этим проблем не было – наш водитель Скотт всегда приезжал заблаговременно, так что мы сразу отправились домой. У меня тогда было приподнятое настроение – после обеда Элен обещала сводить меня в зоопарк, поэтому мне не терпелось сообщить ей, что я уже освободился и готов отправиться в путь. Думая о предстоящей прогулке, я торопливо скинул ботинки, повесил на крючок рюкзак и направился к ведущей на второй этаж лестнице, как вдруг услышал какой-то странный шум со стороны столовой. Не справившись с любопытством, я на цыпочках подкрался к двери и осторожно приоткрыл её.
Себастьян горько усмехается, откинув назад голову, после чего поворачивает лицо к Курту и пожимает плечами.
– Он пялил её прямо на кухонном столе, на котором моя мама когда-то нарезала фрукты. А она стонала под ним и извивалась, как херова змея.
Смайт снова отворачивается к окну и громко выдыхает через нос.
– После того случая отношения с отцом постепенно сошли на нет. Я уже давно уяснил, что не был для него желанным ребёнком, но с тех пор… Всё пошло наперекосяк. Я ему просто был не интересен, поэтому он делал всё возможное, чтобы как можно реже пересекаться со мной. Он отдал меня на плавание, танцы, боевые искусства, записал на уроки музыки, иностранные языки. Отправлял на всевозможные экскурсии и поездки – к десяти годам я объездил более двадцати стран пяти континентов. Вследствие чего на сегодняшний день я умею играть на флейте, скрипке, ударных, гобое, виолончели, арфе, трубе. Владею айкидо и капоэйрой, свободно говорю на французском, испанском, немецком, знаю латынь. Играю в настольный и большой теннис, крикет, лакросс, гольф, стреляю из лука. Я даже в церковном хоре пел, хоть в это и трудно поверить.
Курт продолжает слушать Себастьяна, с каждой минутой всё больше поражаясь, как много о нём он не знал. На самом деле, сейчас ему кажется, что до настоящего момента он не знал о нём ровным счётом ничего.
– Отец покупал мне досуг, чтобы самому не заниматься мною. Сам он стал реже появляться дома, продолжив пропадать в дорогих отелях со своими шлюхами. За мной же, как и прежде, приглядывали гувернантки, только на этот раз унылые, морщинистые и с дурным запахом изо рта. Со временем я привык к такой жизни, она заставила меня стать самостоятельным и стойким, не смотря на юный возраст, приучила мириться с одиночеством и рассчитывать лишь на себя одного. Выбора у меня всё равно не было. Так что вскоре моя ситуация перестала казаться мне настолько ужасной. Я раз и навсегда уяснил для себя, что мой папаша никогда не станет походить на улыбчивых отцов из рекламы хлопьев и социальных роликов, и что маму уже ничто не способно вернуть. Поэтому я воспринял всё происходящее как должное и прекратил наматывать сопли на кулак. Однако у судьбы были припасены для меня и другие козыри.
Смайт вновь прерывается, принявшись сверлить взглядом потолок и комкать в кулаке край одеяла. Курт терпеливо ждёт, решив, что и эта пауза продлится довольно долго, но через несколько мгновений Себастьян смотрит на него разъярённо и восклицает, взмахнув руками:
– Я ведь уже успел смириться со всем этим дерьмом, творящимся с моей жизнью, понимаешь?! Адаптироваться к переменам, без предупреждения свалившимся на мои детские плечи. Я научился обходиться без внимания отца, материнской заботы, без семейных праздников, поцелуев перед сном и прочей лабуды, которая априори должна присутствовать в жизни каждого ребёнка. Всё, что мне на тот момент нужно было, это стабильность – минимальное условие для того, чтобы у меня не поехала крыша. Но разве мог папа позволить мне такую роскошь? Нет. Вместо этого он приводит в наш дом очередную избранницу. Тори. В один прекрасный день она просто появилась на пороге в компании набитых барахлом чемоданов и какой-то тявкающей крысой под мышкой. Она даже не спросила моё имя, когда я открыл ей дверь, только молча отодвинула в сторону и просочилась в холл, окутав шлейфом приторных духов.
Она не пыталась идти со мной на контакт, что меня даже радовало. Почти всё своё время в отсутствие отца Тори проводила за просмотром в гостиной различных ток-шоу и кулинарных передач. Не знаю, что она из них черпала и чем эти программы так её интересовали – за всё время я ни разу не застал её за готовкой. Все её отношения с едой ограничивались поглощением заказанных в ресторанах блюд и открытием консерв для своей ушастой блохи.
Ещё Тори много курила – запах ароматизированных сигарет въедался в стены и рассеивался по всему дому, проскальзывая даже в мою комнату. Сначала я думал, что и она надолго не задержится в нашем особняке, и очень скоро отец найдёт ей замену. Но через полгода стало предельно ясно, что съезжать Тори – в ближайшее время, так уж точно, – не собирается. Как ты понимаешь, мне пришлось свыкаться с очередными переменами. Вот только они, конечно же, не стали последними. Присутствие данной особы не очень-то меня тревожило – я старался не замечать её, а Тори, в свою очередь, не баловала вниманием меня. И нас обоих такой расклад вполне устраивал. До определённого момента. А конкретно до дня, когда выяснилось, что она беременна.
Курт не сдерживает громкого вдоха, когда в его голове вдруг вспыхивает искра понимания.
– Ким?
– Бинго, – кивает Себастьян и хмыкает. – Тогда ещё мизерный зародыш в чреве этой потаскухи, которая даже во время беременности не переставала дымить, как паровоз. После этой новости я понял, что с рождением ребёнка по-настоящему кардинальных перемен в нашей жизни не избежать. Кажется, на каком-то этапе это уяснил даже папа, в поведении которого я начал замечать некоторые изменения. Он неожиданно стал чаще появляться дома, интересоваться самочувствием Тори, однажды даже небрежно взъерошил мне волосы своей пятернёй. Должно быть, он вспомнил, что у него всё ещё есть возможность стать пусть не примерным, но сносным отцом и мужем.
Мне стало казаться, что из нас действительно может получиться семья. Какая-никакая, вероятно, всего лишь пародия на неё, но всё-таки. Эта мысль возродила в моём детском неокрепшем сознании надежду. Я заставил себя найти общий язык с Тори, выполнял любые её прихоти и просьбы, помогал переносить последние особенно выматывающие месяцы беременности, превратившись в мальчика на побегушках. Я поднажал в учёбе, зубрил домашние задания для многочисленных курсов, выкладывался по полной на тренировках, лишь бы порадовать отца тем, что у меня всё неплохо получается. Лишь бы заставить его мною гордиться, поскольку не имел ни малейшего понятия, каково это. Как-то раз после новостей о моих успехах он даже улыбнулся мне и одобрительно похлопал по плечу. В тот момент я был вне себя от счастья. Я всерьёз поверил в то, что моя жизнь начала налаживаться, что моё детство ещё не окончательно загублено, и в будущем меня ждут все те долгожданные составляющие семейной жизни, которыми довольствовались мои сверстники.
Первые несколько недель после рождения Кимберли были лучшими на моей памяти. Конечно, всё внимание отца доставалось в основном Тори и этому маленькому орущему свёртку, чей рот не закрывался двадцать четыре часа в сутки, но и мне иногда перепадало, чего было вполне достаточно. Пару раз мы даже выбирались на прогулку – все вместе, вчетвером. Мы гуляли в городском парке, одной рукой я держался за поручень коляски, другой сжимал ладонь отца и чувствовал себя при этом самым счастливым ребёнком на свете. Я шёл по тротуару, гордо приподняв подбородок, всем своим видом сообщая каждому попавшемуся на глаза прохожему: «это моя семья, и мы отдыхаем вместе». Эти минуты ни с чем было не сравнить.
Но естественно, маленькая Ким выпивала из своих родителей, в частности Тори, все соки, как и любой другой грудной ребёнок. От её нескончаемых истошных криков у девушки буквально срывало башню. Она часто билась в истерике, едва не на стены лезла. Материлась, продолжала пачками выкуривать сигареты и срываться на всех – чаще всего, на мне, как ты понимаешь. Уход за малышкой стоил ей титанических усилий. Я успокаивал себя мыслью о том, что все молодые мамы сталкиваются с подобными трудностями, проходят через этот нелёгкий период, когда всё твоё время до последней капли забирает на себя несносный младенец. Что постепенно Тори привыкнет к такому режиму, научится стойко переносить тяготы материнства и поймёт, что без них не обходится ни одно воспитание ребёнка, и с данными обстоятельствами ей придётся только смириться. Но моя несостоявшаяся мачеха выбрала другой способ решения проблемы.
Однажды она просто исчезла. Одним прекрасным утром, когда отец был в отъезде, её не оказалось дома, как и её барахла, сигарет и тявкающей крысы. Тори сбежала, бросив заливающуюся плачем Кимберли и оставив записку, написанную торопливым витиеватым почерком, прямо в колыбельке: «Прости, милый, но такая жизнь не по мне. Уверена, ты позаботишься о девочке. И будь добр, не ищи меня».
После этого случая мои мечты о настоящей семье и наполненном яркими красками детстве рухнули, как карточный домик. Отец с каждым днём становился всё раздражительнее и мрачнее – поступок Тори выбил его из колеи, в которой он только-только успел устояться. Первую неделю я буквально боялся попадаться ему на глаза. Но вот к Ким он, казалось, не изменил своего отношения, стараясь посвящать ей каждую свободную минуту, вставая по ночам и кормя из бутылочки. Я погрузился в затяжную депрессию – в свои-то без малого восемь лет. Закрывался в своей комнате – хотя туда никто и не пытался войти – и, накрывшись с головой одеялом, выплакивал в подушку всё, что скопилось во мне за эти годы. Я здорово похудел, по прошествии одного лишь месяца после случившегося от меня остался один скелет. На учёбу и тренировки был забит внушительный болт – стараться теперь не было смысла. А ещё я всем сердцем возненавидел Кимберли. Я и до её появления не страдал от переизбытка отцовского внимания, а теперь эта паршивка намеревалась забрать последнее. Так я думал на тот момент, но и в этом, как вскоре оказалось, ошибался. В роли примерного семьянина отец продержался от силы полгода. По истечении этого времени он благополучно возобновил прежний образ жизни, и всё вернулось на круги своя – любовницы и затяжные загулы у папаши, гувернантки и вечное одиночество у нас с Ким. Он забил на нас обоих, а ведь крохе тогда ещё и год не исполнился.
Я понял, что сестре придётся в точности повторить мою судьбу, испытать на себе всё то, через что когда-то пришлось пройти мне. А ещё я понял, что не хочу для неё такой участи. Для малышки, которая и пожить-то толком ещё не успела, которая всего лишь родилась не в то время и не в том месте. Поэтому я пообещал себе, что приложу все усилия, чтобы хоть как-то скрасить её детство. Стану для неё и братом, и другом, и отцом с матерью, раз уж те не проявляли желания участвовать в её воспитании. Однажды я просто осознал, что кроме друг друга у нас с ней, по сути, больше никого нет.
И я сдержал своё обещание. Я регулярно занимался с Ким, помогал ей делать уроки, забирал со школы, провожал на всевозможные тренировки и факультативы, на которые отец, как и меня, успел её записать. Я проводил с сестрой всё своё свободное время, читал перед сном, ухаживал за ней, когда она болела, а делала она это часто – курение Тори во время беременности ощутимо подорвало девочке иммунитет. Я делал всё, что было в моих силах, для того, чтобы её взросление протекало хотя бы на толику лучше, чем моё собственное. И хоть родственниками мы были лишь по линии отца, с которым я и вовсе не желал иметь ничего общего, я чувствовал, что Кимберли стала единственным по-настоящему родным мне человеком.
Справляться со сложившимися обстоятельствами – отсутствием материнской заботы и ласки, вечно пропадающим отцом, различными курсами и поездками, которые лишь изматывали и наводили на ребёнка ещё большую тоску – сестре было непросто. Она так же, как и я, часто заливалась по ночам слезами, думая, что я не слышу её кротких всхлипов. Неделями ходила поникшая и болезненно бледная, не проявляя никакого интереса к окружающему миру и людям. Могла в течение нескольких дней не проронить ни слова, даже со мной отказывалась разговаривать, ограничиваясь безмолвными кивками. Подобные периоды были самыми трудными для нас обоих. Но мы находили силы преодолевать и их, стараясь поддерживать и подбадривать друг друга при любой возможности.
Себастьян снова замолкает, откинув голову на подушку – как кажется Курту, в очередной раз поддавшись тягостным воспоминаниям. Однако через какое-то мгновение губы Смайта внезапно растягиваются в безмятежной улыбке, вмиг озарившей его до этого мрачное лицо. В груди Курта что-то ликующе ёкает – кажется, за минуты этой угнетающей исповеди он успел забыть, насколько очаровательно и пленительно Себастьян улыбается.
– Но присутствовали в нашем с Ким существовании и белые полосы. Один случай я уж точно не забуду никогда в жизни. Мне тогда едва исполнилось пятнадцать, у меня гостил Гарольд – паренёк, с которым мы выполняли школьный проект по литературе. Отца как всегда не было дома. Мы с Гарольдом даже друзьями не были, всего лишь напарниками, которые должны были представить на следующей неделе выполненное задание и разойтись, как в море корабли. Так мы и сидели над книгами и тетрадями весь вечер, пока я вдруг не услышал, как под окном урчит мотор и хлопает дверца папиного седана. Я бросил случайный взгляд на Гарольда, и в моём мозгу неожиданно вспыхнула идея – весьма безумная и заведомо провальная, как мне показалось на тот момент. Но я всё равно решил рискнуть. Мне просто неимоверно захотелось отомстить отцу за всё, что он со мной сделал, что заставил пережить. Захотелось, чтобы он на собственной шкуре испытал всё то, что пятилетний я чувствовал, когда застал его с Элен на кухне. Поэтому я заглянул в глаза своему напарнику и, резко повалив на кровать, начал жарко целовать его губы. А ведь я тогда даже не знал, гей ли он, – усмехается Смайт и разводит руками. – К моему большому удивлению, Гарольд не отстранился. Он был ошеломлён, по-настоящему шокирован, но останавливать меня не стал, а через минуту и вовсе принялся отвечать на мои поцелуи и забираться руками под футболку. Всё шло по плану, так что когда дверь в мою комнату виновато скрипнула, я уже расстёгивал ремень на джинсах паренька.
Себастьян проводит ладонью по лицу и в следующую секунду заходится смехом – громким, искренним, живым. Где-то даже заразительным, таким, что и Курт не сдерживает непроизвольной улыбки, наблюдая, как вздымаются от хохота грудь и плечи Смайта, как он качает головой и удовлетворённо вздыхает от вспыхнувших в голове картинок.
– Видел бы ты лицо моего папаши в тот момент. Клянусь, его перекошенная от злобы физиономия – лучшее, что я видел в своей жизни, – он вновь самодовольно ухмыляется. – Он тогда орал так, что его могли услышать в соседнем штате. Ну, знаешь, что-то о том, что «его сын жалкий пидор», что он «не потерпит подобное в своём доме» и прочее из этой же оперы. Он тогда даже ударил меня, – на этих словах Себастьян делает небольшую паузу, и Курт замечает, как на его скулах медленно перекатываются желваки. – Зарядил пощёчину так, что перед глазами звёздочки замерцали, а из носа кровь хлынула. Но мне было всё равно. В душе я ликовал. В душе я насмехался над ним, злорадствовал, и меня больше не пугала мысль о том, что наши с отцом отношения уже никогда не будут хотя бы отдалённо напоминать нормальные.
Смайт резко выдыхает, прогоняя гнетущие воспоминания, и подытоживает:
– Так мы с Ким и живём. Её так же часто не бывает дома из-за всех этих тренировок-поездок-курсов-санаториев, занимающих большую часть её времени, а я… Я просто плыву по течению. И, возвращаясь к твоему вопросу – почему я стал таким… – он поворачивает голову в сторону Хаммела и одаривает тяжёлым непроницаемым взглядом, из-за чего у Курта вновь по спине пробегает неприятный холодок. – Да потому что я завидовал. Завидовал своим сверстникам, у которых были полноценные семьи с вменяемыми родителями, воскресные ужины с кучей родственников – бабулями, которые вяжут тебе свитера с оленями и треплют за щёки, дядями, сыплющими бородатыми анекдотами, кузенами, умоляющими покатать на своих плечах. Праздники, совместные путешествия, просмотры фильмов и семейные советы. Которые чувствовали себя любимыми и нужными, не сомневаясь в этом ни на секунду, купаясь в ласке и заботе, как херова картошка в масле. А ещё потому что в определённый момент я решил, что подобный способ жизни принесёт мне меньше неудобств. Что легче вести себя с окружающими, как последний засранец, лишь бы держать человека на расстоянии. Никаких отношений, никаких привязанностей. Поскольку все, кого я до этого подпускал к себе слишком близко – за исключением Ким – накладывали мне в душу ароматных кирпичей, от которых я потом ещё долго не мог отмыться.
Себастьян затихает, и через какое-то время Курт понимает, что на этом его рассказ достиг своего завершения. Хаммел продолжает сидеть неподвижно, пытаясь осмыслить всё услышанное, что у него, по правде, получается неважно. В голове от такого количества неожиданной информации образуется настоящий кавардак. Задавая вопрос, который всего лишь случайно слетает у Курта с языка, он и подумать не мог, что его будет ждать такой развёрнутый и многогранный ответ. Подобные откровения заставляют его чувствовать странную неловкость и замешательство, словно рядом с ним сейчас находится абсолютно незнакомый ему человек. Хотя на деле всё обстоит наоборот – доселе тёмная лошадка Смайт, никогда не распространявшийся на личные темы, внутренний мир которого был спрятан за семью печатями, внезапно раскрывает перед Хаммелом все свои карты, посвящая в самые интимные нюансы и подробности. Курт несомненно рад, что это случилось. По его мнению, это может означать только то, что с момента их знакомства в Себастьяне произошли некоторые изменения. Что какой-то механизм в нём всё-таки щёлкнул, заставив пересмотреть свои планы на жизнь, что он уже перешёл одну из собственноручно выстроенных границ и барьеров, нарушил своё главное «вето». И хотя ещё недавно Смайт рьяно утверждал, что люди, подобные ему, не подвластны изменениям, сегодня ночью он доказал Хаммелу обратное.
Курт понимает, что должен первым нарушить затянувшееся молчание, однако его мозг упорно отказывается предоставлять ему идеи насчёт того, как это лучше сделать. Поэтому он просто озвучивает первое – и, определённо, самое нелепое – что ему приходит в голову:
– Так ты… играешь на скрипке?
Смайт поднимает на него удивлённый и вместе с тем какой-то разочарованный взгляд и вопросительно выгибает бровь:
– Из всего того дерьма, что я тебе сейчас рассказал, ты запомнил только скрипку?
– Сыграешь?
– Что?.. О боже, – он закатывает глаза и устало усмехается, будто не веря в предложение Хаммела. – Слушай, я не Дэвид-чёртов-Гаррет и уж тем более не Ванесса Мэй. Это просто… – Себастьян снова запинается и, прикрывая веки, делает глубокий вздох. – Это просто одна из тех вещей, за которые платил мой отец, чтобы реже видеться со мной.
– Значит, не сыграешь, – с напускным огорчением протягивает Курт, разглаживая складки на пододеяльнике.
Смайт долго и пытливо смотрит в сторону любовника, пытаясь понять, издевается тот или же действительно настаивает на «музыкальной паузе», а после взмахивает рукой и кидает через плечо, сползая с простыни:
– Хрен с тобой.
Курт поднимает на него глаза, пытаясь скрыть удивление – на самом деле он и не надеялся, что Себастьян согласится на подобное. Но тот в свою очередь лениво натягивает боксеры, присаживается на корточки и принимается рыскать под кроватью в поисках инструмента.
– Но учти, я не прикасался к ней со средней школы.
Хаммел кивает, делая вид, что поверил.
Наконец обнаружив искомое, Смайт вытягивает небольшой чёрный футляр и опускает его рядом с Куртом, который к тому времени придвигается на край кровати и садится, подогнув ноги и в ожидании уставившись на находку. Себастьян демонстративно сдувает с чехла пыль – её там, кстати, и в помине не было – и одним быстрым движением расстёгивает молнию.
– Я даже не в курсе, настроена ли она, – продолжает оправдываться Смайт, извлекая из футляра классическую скрипку и смычок.
– Может перестанешь уже чесать языком и всё-таки сыграешь?
Себастьян поначалу с осуждением смотрит на Хаммела исподлобья, но затем покорно выпрямляется, возводит инструмент на плечо, опускает подбородок в специальную выемку и, зажав струны на грифе, осторожно скользит по ним смычком.

Освещаемая одним прикроватным бра спальня медленно наполняется первыми несмелыми звуками. Ноты, деликатно сменяющие друг друга, плавно разлетаются по комнате, заполняя каждый её уголок. Неторопливая мелодия короткими электрическими импульсами проходится по всему телу Курта, затрагивая каждую его клеточку, вызывая сотни мурашек и оседая густым теплом где-то внизу живота. Парень понятия не имеет, что это за мелодия – он никогда не слышал её прежде, но произведение оказывается настолько чувственным, завораживающим и каким-то невероятно интимным, что он и не замечает, как на глазах постепенно начинают выступать слёзы. Кажется, на какое-то время Хаммел забывает, как дышать. Время вокруг него замирает. Он продолжает неотрывно наблюдать за игрой Смайта, боясь одним лишь своим присутствием нарушить это эстетическое совершенство. Борясь с сухим комком в горле, Курт следит за тем, как Себастьян то и дело прикрывает веки, полностью растворяясь в царящей атмосфере, как поводит рукой, лаская дребезжащие струны невесомым прикосновением смычка. За тем, как пленительно перекатываются мышцы под его бледной кожей, как напрягается длинная шея и приподнимается грудь. Курту кажется, что он может наслаждаться происходящим бесконечно; больше всего ему сейчас хочется, чтобы эта прекрасная музыка никогда не заканчивалась. Но через несколько минут, которые протекают в каком-то гипнотическом дурмане, Себастьян отрывает смычок от скрипки и опускает инструмент, открывая глаза и посвящая Хаммелу свой бездонный взгляд. Курта вновь посещает нелепое и, скорее всего, неуместное смущение, заливающее жаром щёки. Он отворачивается, незаметно смахивает слезу и тихо прокашливается.
– Чёрт, это… – его голос подрагивает и ломается под весом произносимых слов. – Это было невероятно.
Смайт некоторое время стоит напротив Курта неподвижно, после чего подходит ближе, дотрагивается смычком до его подбородка и, приподняв его голову, заставляет взглянуть на себя. Он долго всматривается в глаза Хаммела без тени каких-либо эмоций на лице, словно размышляя над чем-то, принимая непростое решение. Курт терпеливо ждёт его дальнейших действий, едва ли не затаив дыхание. Напряжение между ними сгущается до такой степени, что начинает казаться, будто при желании его можно вспороть ножом.
– Я должен тебе кое-что показать, – наконец произносит Себастьян после затянувшейся паузы.
Отложив скрипку, он решительно подходит к своему рабочему столу и открывает крышку ноутбука.
– Что именно? Неужели запись с маленьким Себастьяном, поющим в церковном хоре? – усмехается Хаммел, желая слегка разрядить обстановку.
Но Смайт никак не реагирует на неудачную шутку любовника, продолжая увлечённо клацать по клавишам. После выполнения необходимых действий, он отсоединяет лэптоп от сети, берёт его в руки и, приблизившись к Курту, протягивает ему устройство.
– Всего лишь одну короткометражку.
В груди Курта что-то резко сжимается, и сердце, кажется, непроизвольно пропускает удар. Он смотрит на открытый ноутбук с застывшим на экране видеопроигрывателем, а затем поднимает глаза на Себастьяна, пытаясь понять, о той ли самой «короткометражке» он сейчас говорит.
– Ты имеешь в виду… – осторожно проговаривает Хаммел, всё ещё боясь прикоснуться к компьютеру, словно Смайт предлагал ему ввести пароль для деактивации взрывчатки.
– Не прикидывайся, что не понял, о чём я.
Курт бросает ещё один неуверенный взгляд на ноутбук, ощущая, как внутри него неожиданно начинает загораться искра необъяснимой паники. Его снова посещают противоречивые чувства и мысли, как и тогда, когда он пытался собственноручно добраться до злосчастной записи. С одной стороны он давно мечтал узнать, что же всё-таки произошло той ночью, которая оставила невосполнимый пробел в его памяти и не давала покоя многие месяцы. С другой – неизвестность откровенно пугает его. Хаммел понимает, что мог вести себя совершенно неподобающим образом, и что, вероятнее всего, ему будет невыносимо стыдно за увиденное, пусть он и не отдавал себе в тот момент отчёт. Поэтому он не уверен, что действительно хотел бы узнать правду о случившемся. Возможно, при данных обстоятельствах для него будет лучше оставаться в неведении.
– Нет, я… Я не хочу этого видеть, – Курт судорожно качает головой и отодвигает от своего лица лэптоп. – Давай оставим всё, как есть.
Себастьян от таких действий Хаммела заметно напрягается – сводит брови на переносице, стискивает челюсти. Он явно не собирается отступать.
– Ты посмотришь её.
– Нет, не буду. Забери это.
Курт продолжает отнекиваться, неосознанно отползая от края кровати, у которого сидел до этого, но Смайт вдруг хватает его за запястье – так, что парень от неожиданности даже роняет громкий вздох – и, нависнув над ним, пристально смотрит в глаза.
– Я сказал, ты посмотришь её.
Он насильно суёт Курту в руки ноутбук и жмёт на кнопку, после чего тот окончательно осознаёт, что просмотра записи ему не избежать. Себастьян удовлетворённо складывает руки на груди и, отойдя на несколько шагов, прислоняется спиной к дверному косяку. Хаммел в свою очередь нехотя опускает взгляд на монитор и вглядывается в происходящее на экране.
Первые несколько секунд увиденного Курт помнит вплоть до мельчайших подробностей – именно этот отрывок Смайт показал ему тогда в кафе. Вряд ли он когда-нибудь их забудет. Он наблюдает за собой на видео – полураздетым, распластавшимся на кровати, на которой сидит в настоящее время, подогнув ноги; издающим вульгарные вздохи и стоны, подставляющим своё тело под поцелуи Себастьяна – и не может скрыть отвращения. Как Хаммел и предвидел, он испытывает невероятный стыд и неловкость за своё поведение. А ещё он злится. Курт искренне злится на того себя, который без его ведома наломал кучу дров, за которые ему пришлось расплачиваться. Пусть на сегодняшний день его ситуация с Себастьяном и приобрела немного иной характер, он всё равно не может простить себе этот поступок, хоть и не в силах был тогда себя контролировать.
Курт боится представить, что с ним будет, когда он увидит «кульминацию» данной короткометражки, если его бросает в жар уже от кадров, где Смайт ласкает и трётся об него через одежду. Но то, что вскоре происходит на экране, Хаммел никак не ожидает увидеть. Это по-настоящему изумляет парня, из-за чего он буквально прирастает к монитору ноутбука, опасаясь сделать поспешные выводы из-за плохого освещения видео.
Когда на записи руки Себастьяна достигают ремня на джинсах Курта и начинают его торопливо расстёгивать, Смайт вдруг выпрямляется и останавливается. Приподняв голову, он внимательно смотрит на Хаммела, извивающегося под ним в полудрёме и вяло бормочущего что-то нечленораздельное. Он сидит, не меняя позы, медленно и глубоко вздыхая и не отрывая взгляда от лица Курта. Это длится примерно с полминуты, затем Себастьян слезает с его бёдер и вновь принимается избавлять его от джинсов. Стянув их с, кажется, уже успевшего провалиться в забытье Хаммела, он сгребает одежду в кучу и небрежно отбрасывает её на пол – Курт из настоящего даже возмущённо охает, вспомнив, в каком неподобающем виде обнаружил утром свои вещи. Смайт между тем поднимается с кровати и направляется в сторону шкафа. Выудив оттуда одеяло, так же небрежно набрасывает его на парня и, ещё раз мельком взглянув на него, выходит за дверь.
Курт ждёт какое-то время, нетерпеливо заламывая пальцы и пристально всматриваясь в тусклое изображение, но на экране ничего не происходит. Судя по шкале, видео длится ещё около двух часов. Он проматывает запись, останавливая курсор на разных отрезках, но всё остаётся по-прежнему: он продолжает мирно спать, уткнувшись лицом в подушку, а Себастьян больше ни разу не появляется в комнате, пока ролик не обрывается – судя по всему, из-за севшей в камере батареи.
Хаммел медленно опускает крышку ноутбука и прикрывает глаза. В ушах начинает неприятно гудеть, а сердце учащённо стучит по рёбрам, словно намереваясь выпрыгнуть из грудной клетки. Он не может поверить в то, что только что увидел, это просто не укладывается у него в голове. Себастьян ничего не сделал той ночью. Он не воспользовался его состоянием и сложившейся ситуацией, хотя мог. И теперь Курт не знает, как к такому отнестись – его снова посещает настоящий калейдоскоп противоречивых мыслей и эмоций, со звоном бьющихся о стенки головного мозга и налетающих друг на друга. Он рад и благодарен Смайту за то, что тот отступил от своего плана и не совершил задуманного – хотя, кто знает, возможно, такой исход событий и был предопределён изначально. В то же время Хаммел негодует от ярости из-за того, что Себастьян соврал ему. Если бы Курт в своё время посмотрел запись целиком и убедился, что никакой измены не было, он ни за что не согласился бы на его условия. Каким же глупым он был. Он поверил Смайту на слово, сделал выводы лишь по отрывку видео, когда должен был потребовать от него просмотра всего ролика. И тогда ничего из произошедшего не случилось бы. Ни спонтанных встреч при самых разнообразных обстоятельствах, ни жарких ночей, которые сводили с ума, заставляя изнывать в ожидании продолжения, ни головокружительного азарта, подогретого риском быть разоблачённым. Ни свидания в «Бриджес», ни вечера спонтанного караоке во главе с неподражаемым Дастином Хиллом и, конечно же, откровенной исповеди Себастьяна, который наконец решился поведать кому-то о том, через что ему пришлось пройти. Вот только воодушевляет ли Курта мысль об этом, он всё ещё не может понять наверняка. Его никак не желает оставлять в покое палитра двойственных чувств. Ему хочется выть, смеяться, кричать, налететь на Смайта с кулаками, дать волю слезам, выйти за дверь, не сказав ни слова; и всё это одновременно. Но он лишь продолжает молча сидеть рядом с закрытым ноутбуком, слушая, как дробь дождевых капель размеренно чеканит по подоконнику.
– Теперь ты всё знаешь, – будто подслушав душевные терзания Курта, усмехается Смайт и, приблизившись на шаг, разводит руки в стороны. – Никакой измены, никакого компромата. Даже если я расскажу Блейну о том, что произошло между нами за последние месяцы, ты сможешь смело отнекиваться и кричать, что это клевета и ложь, поскольку других материальных доказательств у меня нет. А это может означать только что?..
Хаммел поднимает на Себастьяна отсутствующий взгляд, пока тот притворно улыбается и кивает:
– Правильно – что наша птичка теперь абсолютно свободна и может лететь, куда ей вздумается, и делать, что ей вздумается. Может закатить истерику и избить подлеца Смайта за всё, что тот с ним сделал; может выбежать из комнаты, громко хлопнув дверью – я знаю, это её личный фетиш. Может натравить на него своего папашу за то, что он подпортил честь своей принцессы. Может вернуться к старине Блейну и жить с ним, как прежде, припеваючи, словно ничего и не было. Настоящее изобилие возможностей!
Но вместо этого Курт медленно встаёт с кровати, подходит к Себастьяну и, прислонив к холодной стене, настойчиво накрывает его губы своими.

@темы: Glee, фанфикшн

---

Всем крутых видях по Orphan Black

+3

---

Dummy, Сантана, Броуди, R

Название: Dummy
Автор: GruSha
Рейтинг: R
Персонажи: Сантана, Броуди
Размер: Мини
Жанр: ангст
Статус: Закончен
Дисклеймер: Все персонажи, кроме ОМП, принадлежат Райану Мёрфи
Саммари: Сантана отсутствует, присутствуя. Собирает себя по кусочкам, словно пазл, создавая иллюзию целостности.

Сантана отсутствует, присутствуя. Собирает себя по кусочкам, словно пазл, создавая иллюзию целостности. Отгораживает себя от всего происходящего привычными остротами, подколами, едким сарказмом в адрес своих соседей. А иногда просто исчезает, переносится куда-то далеко, зомбировано наблюдая, как закипает вода в электрическом чайнике, пока тостер не возвращает её в насущную реальность, со звонким щелчком выплюнув поджаренный хлеб. Сантана притворяется, прячется в своей скорлупе, не позволяя внутреннему урагану эмоций и мыслей снести всё на своём пути.
На второй день она прилагает титанические усилия, чтобы не выдать себя. Выкапывает из самых недр весь свой актёрский талант и старательно делает вид, будто ничего не произошло. Лишь бы не расколоться, лишь бы не рассыпаться на глазах друзей в колючее стеклянное крошево, которое потом было бы невозможно склеить во что-то цельное и прочное.
На третий Рейчел замечает уже начавший желтеть синяк на предплечье Сантаны. Изумлённо охает, хватает её за запястье, рассматривая, допытывается, кто это сделал. Лопез отмахивается и говорит, что один подвыпивший отморозок из клуба, где она танцует в клетке, распустил руки, но его тут же приструнила охрана. Вечером её ожидает очередной «семейный совет», где сёстры Олсен в сотый раз настойчиво требуют Сантану найти другую работу. Менее опасную и – конечно же – менее унизительную. Сантана даже обещает подумать над их предложением, лишь бы избавиться от прессинга, из-за которого она могла сорваться в любую секунду.
На четвёртый день Лопез натыкается в утренней газете на объявление: «Квалифицированный психолог поможет Вам справиться с личными проблемами и найти выход из безвыходных ситуаций», контактный телефон и адрес офиса вписан в аккуратную рамочку. Упускать такой шанс Сантана не решается, да и другого выхода в данном случае, по правде, не видит. Недолго думая, она берёт сотовый и вжимает в кнопки указанный номер.

***

– Почему ты не можешь рассказать Курту и Рейчел? – бархатный баритон Ланкастера – мужчины за сорок, слегка полноватого, но с приятными чертами лица и благородной сединой в висках – в очередной раз ласкает слух Сантаны. Он смиряет ее терпеливым взглядом сквозь призму своих стильных очков, пока девушка расхаживает вдоль книжных стеллажей. Проведя длинными ногтями по жестким корочкам изданий, Сантана достает одно из них и распахивает до жалобного треска, а затем бегло пробегается глазами по печатным строкам.
– Всегда было интересно, не бутафория ли это, – поясняет Лопез, захлопнув книгу и всунув её между своих собратьев. – И это все ваши книги? То есть, вы купили их на свои кровные? Или позаимствовали у местной библиотеки?
Губы психолога исказились в учтивой полуулыбке.
– Мои.
– Надо же. И вы их все прочитали.
– Почти все, – Ланкастер молчит какое-то время, после чего кивает в сторону одного из стеллажей, приютившегося у входа. – Верхняя полка, третья слева.
Сантана вопросительно выгибает бровь, подходит к шкафу и тянется в указанном направлении. Выудив нужный томик, вертит его в руке, рассматривая со всех сторон, и усмехается.
– Макет.
Мужчина кивает:
– Удачно заполняет пустующее пространство.
– Я знала, что где-то здесь должен быть подвох.
– Почему бы нам не вернуться к нашему разговору? – деликатно произносит Ланкастер, когда Сантана водружает лже-книгу на место.
Лопез направляет на психолога серьезный взгляд, по которому становится ясно, что сама она предпочла бы к нему не возвращаться, хоть и прекрасно понимает, что это в данном случае неизбежно. Не спеша продефилировав в сторону мужчины, Сантана опускается на диван и скрещивает ноги.
– Здесь можно курить?
– Если в этом есть такая необходимость, пожалуйста.
– Тогда угостите меня сигаретой. Из портсигара, который оттопыривает карман вашего пиджака, – говорит девушка не грубо, а с различимой просьбой в голосе.
Ланкастер опускает взгляд на свой карман, достает оттуда дорогой позолоченный портсигар с тисненым узором и, открыв, протягивает Сантане. Когда та извлекает одну из сигарет, психолог помогает ей прикурить, чиркнув перед её лицом такой же солидной зипповской зажигалкой.
Лопез затягивается и выдыхает клуб белёсого дыма, наблюдая, как тот рассеивается в вереницах хрусталя громоздкой винтажной люстры.
– Не курила с тех пор, как рассталась со своей девушкой, – хмыкает Сантана, постукивая пальцами по кожаному подлокотнику. – Знаешь, Гарольд... Я ведь могу называть тебя Гарольд?
Ланкастер как всегда вежливо разводит руки в стороны и пожимает плечами:
– Если тебе так будет удобно.
– Я ведь думала рассказать о случившемся Бриттани. Просто... Позвонить ей и выложить все на чистоту. Уже номер начинала набирать, но… Но при всей моей любви к Брит, боюсь, она была бы не в силах понять, с чем мне пришлось столкнуться. Даже близко.
Она бы внимательно слушала, и кивала, и, возможно, даже всплакнула бы. Она бы долго утешала Сантану, подбадривала односложными фразами, обнимала и сочувствующе гладила по спине. Но Бриттани ни за что не смогла бы в полной мере представить, через что ей пришлось пройти. И слава богу. Лопез не хотела нагружать Брит такой ношей.
– Вернёмся к твоим соседям, Курту и Рейчел. Почему ты не можешь им обо всём рассказать?
Сантана с горечью усмехается и нервно стряхивает пепел:
– Потому что они не поверили бы мне.
– Откуда такая уверенность?
– Я отравляла им жизнь, Гарольд, со старшей школы. Я без спроса въехала в их квартиру, нарушив идиллию этих милых сиамских близнецов. Я им навязалась, они бы с радостью от меня избавились – чего греха таить. Однажды им это почти удалось.
Ланкастер смотрит на Сантану, не сводя глаз, понимающе – как ей кажется – вздыхая и едва заметно раскачивая головой. Лопез вспоминает, что её уже давно никто не слушал так – сопереживая, погружаясь в её проблемы до основания, пытаясь осмыслить и разобраться во всём, помочь найти верное решение. С готовностью поверить. Пусть за это ей и пришлось выложить недельный оклад за работу в клубе.
– Ты должна заявить в полицию, Сантана, – неожиданно строго произносит психолог, когда та в очередной раз медленно, но верно начала исчезать. – Ты ведь понимаешь, что это не шутки?
– И что тогда? Никому легче от этого не станет. Мне так уж точно. Не хочу стать предметом обсуждений и сплетен. Не хочу, чтобы меня впоследствии жалели, утешали, делали какие-либо поблажки. В своё время мне пришлось пройти через этот период, и, скажу честно, нет в нём ничего хорошего, – Лопез делает новую затяжку и резко выдыхает. – Не позволю снова считать себя жертвой, хватило одного раза.
– Дело вовсе не в «жертвенности». Ты хочешь, чтобы этот человек получил по заслугам?
Сантана поднимает на Ланкастера свои чернильно-чёрные глаза и долго взирает исподлобья.
– Больше всего на свете, – затем качает головой и добавляет чуть тише: – Но не таким путём.
Девушка тушит о дно пепельницы тлеющий фильтр сигареты и, откинувшись на спинку дивана, массирует пальцем висок.
– Знаешь, Гарольд, иногда я думаю, что это я во всём виновата. Так ведь оно и есть по сути. Видимо, я действительно заслужила это за все мои предыдущие грехи, за то, как обращалась с родными мне людьми, как вытирала о них ноги.
– Ты слишком строга к себе, Сантана.
– Я строга к окружающим. Себя я воспринимаю объективно. Я заслужила это – «доигралась» – как он зло выплюнул мне тогда на ухо.
Психолог слегка наклоняет корпус в сторону Лопез и твёрдо чеканит:
– В случившемся нет и не может быть твоей вины. Не пытайся переложить её на свои плечи.
Сантана отводит взгляд, впиваясь ногтями в бордовую кожу дивана. В её голове вдруг начинают мелькать свежие воспоминания, от которых она с удовольствием предпочла бы избавиться, если бы те не впечатались в её мозг намертво.

***

Она не слышит его, одной рукой придерживая в районе декольте махровое полотенце, а другой разгребая нижнее бельё в ящике комода. Она не слышит его, пока под ногами не скрипит одна из половиц, что заставляет девушку вздрогнуть от неожиданности и резко обернуться.
Он приближается, плавно, но стремительно. Подплывает к Сантане, скользя по ней холодным и при этом плотоядным взглядом, скалится в многозначительной ухмылке. Лопез хмурится и убирает со лба пряди мокрых волос, чувствуя, как по позвонкам почему-то пробегает неприятный холодок.
– Какого чёрта, что ты здесь делаешь?!
– Не рада меня видеть?
Он подходит к Сантане почти вплотную, протягивает руку и приподнимает указательным пальцем край полотенца в районе её правого бедра. Девушка незамедлительно отталкивает его ударом в плечо и отступает, однако тут же натыкается на выдвинутый ящик комода. Внезапно возникшее отсутствие личного пространства разжигает в ней искру паники.
– Убери от меня свои грязные лапы, манекен! – голос Лопез предательски дрожит, хотя она всеми силами старается звучать убедительно.
Но услышанное его, судя по всему, совсем не убеждает, поскольку он вновь растягивает губы в едкой улыбке и сокращает последнее расстояние между ними.
– Ты совсем спятил? – выпаливает Сантана и, замахнувшись, отвешивает ему звонкую пощёчину. – Что ты себе позволяешь?
Он прикладывает ладонь к лицу и смотрит на девушку в упор. Прежняя язвительность во взгляде сменяется гневным огоньком, постепенно сжигающим серо-голубую радужку. Сердце Лопез начинает учащённо стучать по рёбрам. Никогда в жизни она ещё не чувствовала себя такой уязвимой и беспомощной.
– Это что ты себе позволяешь?!
Далее всё происходит молниеносно. Он резко срывает с неё полотенце, так, что Сантана, покачнувшись, почти теряет равновесие. Хватает её и с силой толкает в спину, заставив упасть на кровать, после чего наваливается сверху, пригвоздив к матрасу и сделав затруднительным каждый новый вздох. Сантана едва успевает вскрикнуть, как он зажимает её рот рукой и подминает под себя, принимаясь тереться о её ещё влажные ягодицы. От него пахнет потом и чужими женскими духами, приторными до тошноты – Лопез чудом удаётся сдержать рвотные рефлексы. Металлическая пряжка больно царапает ей поясницу, когда он торопливо расстёгивает ремень и спускает свои джинсы. Она брыкается, мычит, извивается, полосуя его шею следами от ногтей, но он только сильнее вдавливает её в кровать, упираясь локтём в позвоночник. Новый возглас, отчаянно вырвавшийся из груди, рассеивается в его пальцах, когда он вторгается в тело девушки одним грубым рывком, до самого основания. Его руки везде – лапают, сминают, оставляют синяки на смуглой коже. Впиваются, сжимают соски так, что перед глазами плывут тёмные круги, тонущие в мутной пелене горячих слёз. Хриплый шёпот – «дорасследовалась, мисс Марпл» – вплетается в слух Сантаны туманным эхом, словно весь этот ужас происходит с ней не наяву, а в каком-то больном лихорадочном сне – хотелось бы ей, чтобы это была правда. Но ощущения и боль слишком реальные, чтобы в них усомниться. Он продолжает вдалбливаться в неё с остервенением, неистово, «выбивая всё дурь» – как он в очередной раз самодовольно цедит ей на ухо. Наматывает на кулак её иссиня-чёрные волосы, тянет на себя, заставляя приподнять голову, оставляет на шее липкие засосы и прикусывает кожу. Сантана больше не кричит – а смысл? – лишь глухо стонет и всхлипывает в такт новым толчкам, сжимая в руках мятую простынь и сглатывая сухой ком в горле. Обещая себе, что однажды он обязательно за всё заплатит.

***

Сантана раздражённо смахивает скатившуюся по щеке слезу костяшкой пальца и направляет усталый взгляд на Ланкастера.
– Я ведь не за себя беспокоюсь, мне и до случившегося приходилось преодолевать трудности – засранка-судьба щедра ко мне в этом плане, ничего не скажешь. После случившегося у меня, должно быть, и вовсе выработается к ним иммунитет. То, что нас не убивает, делает нас сильнее, так ведь говорят, Гарольд?
Лопез тихо усмехается, а психолог лишь протяжно вздыхает, прислоняясь к спинке кресла.
– Я просто не хочу, чтобы эта падаль портила жизнь моей подруге, – проговаривает девушка сквозь зубы, непроизвольно сжав кулаки до побелевших костяшек пальцев. – Броуди – сраная ничтожная фальшивка, подобно макету на полке твоего книжного шкафа. Безупречный снаружи и полый внутри. Заполняющий пустующее пространство в сердце Рейчел. Место, которое предназначено лишь одному человеку – Финну. Пусть между ними в какой-то момент и пролегла трещина, но я знаю, что она любила и будет любить его, что бы ни случилось. И я не позволю подонкам вроде Вестона помочь ей в этом усомниться.
Сантана замолкает на некоторое время, расправляя выглаженные складки на своём сарафане, после чего поднимает глаза на Ланкастера и, хлопнув себя по коленам, поднимается с дивана.
– Что ж, Гарольд, спасибо тебе, что выслушал – мне правда нужно было кому-нибудь выговориться. Ты славный парень и всё такое, но я действительно не представляю, чем ты можешь помочь мне в данной ситуации, – замявшись на мгновение, она подходит к мужчине и протягивает в его сторону руку. – Разве что угостить ещё одной сигаретой.
Психолог вновь послушно достаёт из кармана свой портсигар, однако не спешит последовать просьбе Лопез, постукивая его позолоченным ребром по основанию ладони. Ланкастер внимательно изучает лицо девушки, которая старается выглядеть невозмутимо, после чего произносит вкрадчиво – пытаясь до неё достучаться:
– Сантана, послушай моего совета – подумай ещё раз над всем как следует, и прими верное решение. Сейчас всё зависит только от тебя. Твоя судьба, судьба твоей подруги и того, кто так мерзко с тобой обошёлся.
Лопез продолжает молча вглядываться в глаза Ланкастера, пока тот, открыв створки портсигара, не позволяет ей вытянуть одну из сигарет. Прикурив, она бросает на него ещё один беглый взгляд, затем кивает и уверенно направляется к двери.
Громко цокая каблуками по лестнице и орошая перила пепельной пылью, Сантана понимает, что приняла решение, отступать от которого на этот раз не намерена. Собственными ли силами, либо не без помощи Гарольда – это уже не важно. Важно то, что сегодня вечером она исполнит своё обещание и избавит себя и своих друзей от этого жалкого куска пластика.

@темы: Glee, фанфикшн

---

Через годы, Куртбастьян, PG

Название: Через годы
Автор: GruSha
Рейтинг: PG
Пейринг: Куртбастьян
Размер: Мини
Жанр: AU, юмор, романс, фьючефик
Статус: Закончен
Дисклеймер: Все персонажи и права на них принадлежат Райану Мёрфи

1998

Сегодня был лучший день в жизни Курта Хаммела. Сегодня его отец наконец-то купил ему новые танцевальные туфли, о которых малыш так давно мечтал. Поэтому, замерев на краю тротуара около своего дома, он не мог налюбоваться обновкой, с улыбкой наблюдая, как в блестящей лаковой поверхности обуви отражаются солнечные лучи. Скорее всего, он рассматривал бы их ещё довольно долго, если бы не соседский мальчишка, который, проехав рядом с Куртом на дорогом трёхколёсном велосипеде, бессовестно окатил его водой из лужи. Основной удар, конечно же, пришёлся на те самые туфельки, по которым сейчас медленно стекали струйки серой грязи.
Плотно сжав кулаки от злости, Курт поднял гневный взгляд на обидчика, остановившегося в паре шагов от Хаммела. Кажется, его звали Себастьян. Оценив причинённый ущерб, сорванец безучастно пожал плечами:
– Ой, прости, мне так жаль, – после чего прыснул со смеху и махнул рукой. – Хотя вру, вообще не жаль.
Курту стоило больших усилий не разрыдаться прямо перед этим неприятным мальчуганом. Чувствуя, как горло сдавливает ком обиды, а глаза щиплет поволока подступивших слёз, он только и смог прокричать вслед отдаляющемуся Себастьяну:
– Я тебе отомщу!
Но тот уже вовсю крутил педали, пока не скрылся за углом одного из особняков.

2012

Лениво перекатившись на бок, Курт стёр испарину со лба тыльной стороной ладони и с многозначительной улыбкой взглянул на Себастьяна, развалившегося на постели.
– И как это вообще произошло? До сих пор в голове не укладывается.
Смайт усмехнулся и скрестил руки под затылком:
– Чувак, это же выпускной. В эту ночь априори случаются самые невероятные вещи. К тому же, скажи спасибо Пакерману, который подмешал в пунш какое-то дешёвое пойло, из-за чего у всех буквально снесло крышу.
Хаммел покачал головой и задумчиво закусил губу.
– Что прикажешь со всем этим делать?
– Прикажу расслабиться и получать удовольствие, – хмыкнул Себастьян и потянулся к Курту за поцелуем, однако после вдруг замер на какое-то мгновение и удивлённо повернулся в сторону окна. – Какого чёрта?..
– В чём дело?
Смайт внимательно прислушался, жестом воззвав Курта к молчанию, а затем резко вскочил с кровати и приблизился к окну.
– Они должны были вернуться только вечером… – пробубнил себе под нос Себастьян, нахмурившись. – О боже, с ними ещё и бабуля.
– Что?.. – продолжал недоумевать Хаммел.
Развернувшись обратно к Курту, Смайт хлопнул в ладони и торжественно сообщил:
– Поздравляю. Похоже, тебя ждёт незапланированное знакомство с моими родными.
– Что?! – снова пискнул парень сорвавшимся на фальцет голосом, чуть было не скатившись с кровати. – Но, как же…
– Тогда дуй в шкаф.
– Ты издеваешься?!
Однако непроницаемое выражение лица Себастьяна тут же дало Курту понять, что говорил он на полном серьёзе.
– Предпочтёшь полёт из окна?
Не успел Хаммел и глазом моргнуть, как оказался насильно втиснутым в тесный двустворчатый шкаф между вешалок с одеждой, пара из которых тут же обрушились ему на голову.
– Эй, этот шкаф совершенно не приспособлен для того, чтобы в нём прятался человек! Если он не карлик, конечно. Чему я, кстати, почти не удивлюсь, вспомнив о твоих изощрённых пристра…
– Да заткнись ты уже! – строго шикнул Смайт и, торопливо натянув боксеры, забрался под одеяло.
Едва ли не в следующее же мгновение дверь в комнату отворилась и на пороге показалась мать Себастьяна – высокая женщина с длинными каштановыми волосами, крупными локонами ниспадающими на острые плечи. Следом в поле зрения возникла и фигура отца.
– Доброе утро, боец. Уже проснулся? – поинтересовался лысеющий мужчина с косматыми усами.
Смайт-младший наигранно зевнул:
– Да, буквально только что…
– А у нас гости, – радостно сообщила женщина и пропустила вперёд крохотную старушку в выпуклых очках.
– Бабуля! Какой неожиданный сюрприз! – воскликнул юноша, протягивая к родственнице руки для приветственных объятий.
– Себастьян, ты бы хоть рубашку накинул, что ли… – закатила глаза мама и уверенно направилась в сторону шкафа. Сын в свою очередь только успел открыть рот, чтобы возразить ей, как родительница потянула за ручки дверок и громко вскрикнула, отпрянув на несколько шагов. По-видимому, увидеть среди груды одежды абсолютно голого незнакомого парня, тщетно пытающегося прикрыться одной из футболок, она ожидала меньше всего.
– Здравствуйте, – неуклюже чирикнул Курт, сам не зная зачем.
Услышав из-за створок чужой голос, к жене тут же подлетел мужчина. Он окинул суровым взглядом явившуюся взору картину и, повернувшись к Себастьяну, разъярённо взвыл:
– Что здесь, мать твою, происходит?!
– Последний писк моды, – не растерялся тот, пожимая плечами. – Шкаф со встроенным стилистом.
– Эта прекрасно подойдёт под цвет глаз, – осторожно пролепетал Хаммел и протянул женщине бирюзовую рубашку.
Возникшую после паузу вскоре нарушил грохот рухнувшей в обморок старушки.

2024

Ники лопнула новый пузырь из жвачки и вопросительно уставилась на супругов.
– Так для чего вам, говорите, нужны деньги? – наконец вызвался прервать молчание Курт.
– О, что вы, я делаю это не ради денег, – отмахнулась блондинка, покачивая в воздухе туфлей на шпильке. – Просто захотелось помочь таким милым ребятам, как вы. Ну, знаете, почувствовать себя добрым семеритянином…
– Самаритянином.
– Без разницы, – ответила девушка, а затем звонко хихикнула и заговорщицки прошептала: – Но на самом деле я задолжала банку за кредит, потому что меня турнули с работы за вечные опоздания. Так что было бы неплохо, если бы вознаграждение составило хотя бы тысяч пять-десять.
Супруги в очередной раз с сомнением переглянулись, а в кармане Ники тем временем зазвонил телефон, заполнив комнату громыхающим припевом «Black Star».
– Да. Что? Нет, сегодня не получится. И в ближайшие девять месяцев, как я понимаю, тоже, – процедила Ники в трубку, подмигнув парням. – Потом объясню, созвонимся вечером, ладно? Не могу говорить. Давай, до связи.
Засунув сотовый обратно в карман, девушка вздохнула и вновь обратила свой взгляд на Курта и Себастьяна.
– Так на чём мы остановились?..
– Любишь Radiohead? – поинтересовался внезапно Смайт, чем вызвал незамедлительное недоумение на лице мужа.
– Шутишь? Да меня зачали под «High And Dry».
Себастьян какое-то время молчал, едва заметно кивая и настукивая шариковой ручкой по планшетке, после чего растянул губы в довольной улыбке и, привстав с дивана, протянул претендентке руку.
– Спасибо. Думаю, вы нам подходите.
– Что? – в унисон крякнули Ники и Хаммел. Последний, правда, скорее возмущённо, чем изумлённо.
– Мы сообщим вам о деталях. Ждите звонка, – так же любезно произнёс Смайт и проводил девушку до двери.
Когда он повернулся к супругу, взгляд Курта способен был прожечь сквозную дыру на его собственной радужке.
– Что это сейчас было? – раскинул руки в стороны Хаммел и двинулся навстречу Себастьяну. – Ты не хотел бы встретиться с оставшимися претендентками? Или хотя бы услышать моё мнение по поводу этой особы?
– Она слушает Radiohead, – сказал в свою защиту Смайт, приобнимая нахмурившегося мужа за талию.
– И что с того?
– А то, что у нашего ребёнка должен быть хороший музыкальный вкус.

2025

Курту казалось, что они сидят в этом узком коридоре, где от едкого запаха медикаментов начинала кружиться голова, уже целую вечность.
– Она там рожает или второго пришествия ждёт? – простонал Себастьян, облокотившись на колени и запустив пальцы в волосы.
Хаммел хотел было вновь успокоить мужа, как из дверей операционной появилась полноватая медсестра с копной огненно-рыжих волос, кое-где выбивающихся из-под шапочки. Промокнув лоб рукавом халата, она обронила усталый вздох и направилась в сторону оживившихся супругов.
– Ну и кто отец?
– Я, – в один голос ответили парни. – Или он.
– В общем, один из нас точно, – пояснил Курт, активно жестикулируя.
Женщина непонимающе изогнула бровь.
– То есть? Вы не знаете, кто из вас отец ребёнка, и так спокойно об этом говорите? – медсестра подошла ближе и, мгновение помешкав, прошептала: – Но есть же для этого разнообразные экспертизы ДНК или шоу «Мори» на худой конец… Если эта девица собирается выкачивать из вас обоих алименты, то…
– Нет, вы, кажется, нас неправильно поняли, – снова замахал руками Хаммел.
– Определённо, – хмыкнул Себастьян и продемонстрировал обручальное кольцо на своём пальце. Курт проследовал его примеру.
Некоторое время медсестра усердно переваривала полученную информацию, а затем зашлась грубым гортанным смехом.
– Что ж вы сразу не сказали. Я-то почти сутки на ногах, ни черта уже не соображаю…
– Да всё в порядке, – натянуто улыбнулся Смайт. – Так как там Ники? Родила уже?
– Родила, – хмыкнула женщина и сложила руки на груди. Кажется, ей доставляло особое удовольствие так бесцеремонно тянуть время. – У вас девочка.
Супруги переглянулись, замерев друг напротив друга с ошеломлёнными лицами и пытаясь вернуть свой благополучно утерянный дар речи. Первым из оцепенения вышел Курт:
– У нас девочка… – почти беззвучно проговорил Хаммел и бросился в объятия мужа, принявшегося осыпать поцелуями его щёки и шею.
– И девочка, – вдруг прервала миг полнейшей эйфории медсестра, о присутствии которой новоиспечённые отцы уже успели забыть.
– Что?.. – только и смог выдавить Себастьян.
– У вас двойня, – ухмыльнулась женщина и зашагала вниз по коридору. – Поздравляю, папаши!

2042

– В общем, по предварительным подсчётам я обхожу свою главную конкурентку на несколько позиций. Так что у меня есть серьёзные шансы стать в этом году королевой выпускного, – радостно сообщила Ванесса и гордо махнула белокурой гривой.
– Это же замечательно! – восторженно воскликнул Курт. – Не сомневаюсь, ты ею станешь.
– Ага, пойдёшь по стопам отца, – тихо усмехнулся Себастьян, за что тут же напоролся на строгий взгляд Хаммела.
А вот Эбигейл явно оценила иронию, одобрительно отбив Смайту «пять».
– А у тебя какие новости, Эби? – поинтересовался Курт, вернувшись к трапезе.
Брюнетка повела плечами:
– А я приготовила ведро свиной крови, чтобы облить её, когда всё произойдёт. Ну, знаете, как в «Кэрри».
Ванесса со звоном отложила столовые приборы и, открыв рот от возмущения, вытаращилась на сестру. Себастьян издал кроткий смешок, едва не поперхнувшись красным вином. Хаммел же вновь с каменным лицом уставился на супруга.
– Что? – хмыкнул Смайт, переводя взгляд с дочек на Курта. – Она же просто пошутила.
– Эм-м, вообще-то, нет, – язвительно протянула Эбигейл, продолжив ковырять вилкой овощное рагу.
– Давно хотела спросить, вы точно прибегали к помощи одной суррогатной матери? Потому что мне действительно не даёт покоя мысль о её родстве с Сатаной, – фыркнула Ванесса и выпрямила спину, однако через мгновение вскрикнула и резко согнулась над столом – по-видимому, ощутимо получив от сестры по ноге.
– А меня твоё с флаконом лака для волос, – не растерялась Эби и запустила в блондинку скомканную салфетку.
Курт устало вздохнул, осознав, что очередной перепалки между дочерьми им не избежать. Он поднял глаза на Себастьяна в поиске поддержки, но тот лишь смиренно улыбнулся и покачал головой, глядя на мужа исподлобья. От подобного хорошо знакомого жеста Хаммелу на душе как всегда почему-то стало спокойнее.

2074

– Это был Хэллоуин, – прохрипел Смайт, тыча в сторону Курта скрюченным пальцем.
Но Хаммел был непреклонен.
– Нет, День Благодарения.
– Хэллоуин! Уж я-то помню, когда сделал тебе предложение!
– Откуда? – ухмыльнулся старик, складывая руки на кашлатом джемпере. – Да ты о том, что было сегодня на завтрак, вспомнить не сможешь!
– Да что там помнить? Каша и котлеты рыбные.
– Это всё потому, что меню в пансионате не менялось с 71-го года. И всё-таки это был День Благодарения.
– Ты был одет, как Битлджус!
– Тебе никогда не нравился мой стиль.
Себастьян утомлённо провёл ладонью по исполосанному сеткой морщин лицу и закатил глаза.
– Иногда ты бываешь просто невыносим. Хотя, постойте-ка… Ты всегда невыносим!
Курт обиженно нахмурился, из-за чего между его косматых бровей пролегла глубокая складка, и устремил гневный взгляд на Смайта, а тот лишь махнул рукой:
– И не надо тут играть молчанку, тебе всё равно здесь больше не с кем поговорить. Лучше ходи давай, – мужчина кивнул на шахматную доску и откинулся на спинку ротангового кресла.
Хаммел какое-то время сидел, насупившись и не меняя позы, – видимо, размышляя, стоит ли так быстро сдаваться. Но через минуту, кряхтя, всё же придвинулся к столу и потянулся к пешке. Однако не успел Курт дотронуться до фигуры, как вдруг схватился за сердце и сгорбился, издав протяжный стон. На лице мужчины отразилась гримаса боли.
– Что? Что такое? – Себастьян взволнованно подлетел к мужу, который начал медленно сползать в кресле.
– Сердце, – еле слышно выдавил Курт, зажмурившись и крепко сжав руку супруга.
Смайт окинул мужчину испуганным взглядом и огляделся по сторонам:
– На помощь, – попытался прокричать старик, но с губ сорвался лишь сиплый шёпот. Да и кроме них в этом отдалённом скверике, как назло, не оказалось ни души.
Себастьян вновь склонился над Хаммелом, но тот уже лежал без сознания. Смайта одолел настоящий страх. Он осторожно прижал голову мужа к своей груди и потряс его за края джемпера.
– Эй, Курт… Держись, слышишь? Не смей меня покидать! Только не сейчас, старый ты маразматик. Почему тебе во всём необходимо быть первым…
Но Курт не отвечал. Себастьян продолжал сидеть рядом с ним, целуя его ещё тёплый лоб и поглаживая руку, которая по-прежнему сжимала его пальцы. Чувствуя, как горячие слёзы скользят по желобкам морщин, а тело и разум сковывают тиски безысходности и отчаяния. Он не переставал процеживать одни и те же слова на ухо супруга, хотя не видел в них больше смысла. Но лишь они помогали ему не забиться в истерике.
– Вставай, слышишь? Не смей, не смей бросать меня! Я же… Как я без тебя? Зачем я без тебя…
Смайт безнадёжно всхлипывал и причитал над телом Курта ещё несколько, казалось бы, бесконечных минут, пока не услышал поблизости какой-то странный звук. Сначала он было подумал, что ослышался из-за нахлынувших эмоций, но когда опустил глаза на мужа, убедился в происходящем воочию. Хаммел смеялся, то и дело прерываясь на скрипучий кашель.
– Что?.. Какого чёрта? Ты не умер? – изумлённо воскликнул Себастьян, отстраняясь.
Курт привстал на локтях и ехидно взглянул на мужчину:
– Я же обещал, что отомщу тебе.
– Ах ты дряблый кусок дерьма! Старый пройдоха! Думаешь, это смешно? Да я тут чуть концы не отдал!
Но Хаммела такая реакция супруга раззадорила ещё больше, из-за чего он и вовсе зашёлся громким хохотом, откинув назад голову.
– Ещё раз ты выкинешь что-нибудь подобное! Я тебя сам к праотцам отправлю, на этот раз по-настоящему, ты меня понял?!
– Понял, – хмыкнул Курт и внезапно с невероятной добротой и трепетом посмотрел на Смайта, чьё лицо при виде улыбающегося мужа также постепенно перестало быть таким рассерженным.
– Вот и прекрасно, – проворчал Себастьян, возвращаясь на своё место и придвигаясь обратно к столу. – Тогда пригладь свои три волосины и давай ходи, пока я не засчитал тебе поражение.

@темы: Glee, фанфикшн

---

6:30, Кадам, PG

Название: 6:30
Автор: GruSha
Рейтинг: PG
Персонажи: Курт, Адам
Размер: Мини
Жанр: ангст
Статус: Закончен
Дисклеймер: Все персонажи и права на них принадлежат Райану Мёрфи
Саммари: Он смотрит на их с Куртом отражение в большом настенном зеркале и пытается запечатлеть этот импровизированный снимок на своей памяти. Свои руки на его талии, его понимающий – принимающий – взгляд из-под приподнятых ресниц. Его – в своей жизни.

читать

Курт просыпается, когда сонное утреннее зарево только-только начинает прокрадываться в комнату, рассеиваясь сквозь тонкие шторы и рассыпаясь жёлто-красными бликами по постели. Он медленно присаживается на кровати; махровое покрывало, соскользнув к ногам, оголяет расслабленные плечи. Он сладостно потягивается, зевая и лениво прикрывая веки, подставляя лицо приветливому рассвету. Идеальной формы мышцы плавно перекатываются под гладкой белой кожей, когда Курт выгибается в спине и разводит согнутые в локтях руки в сторону. Тёплые яркие лучи мягко окутывают его силуэт каким-то неземным сиянием, очерчивая точёные изгибы и путаясь золотистым нимбом в каштановых волосах. Адам наслаждается этим зрелищем украдкой, по-прежнему притворяясь спящим, боясь нарушить это хрупкое совершенство. Он ловит себя на мысли, что хотел бы быть этими лучами – чтобы согревать и ласкать Курта в своих объятьях, когда ему захочется, а не когда будет позволено или уместно.
Курт поворачивается в его сторону и Адам не успевает закрыть глаза, продолжая скользить взглядом по обнажённой фигуре.
– Эй, – произносит Курт полушёпотом, утыкаясь носом в своё плечо.
– Эй, – эхом отзывается Адам.
– Доброе утро.
Губы Кроуфорда озаряет лёгкая улыбка.
– Не хотел тебя будить.
– Ничего. Я рад, что успел застать тебя, – признаётся Адам и почти решается взять его за руку, чтобы притянуть к себе, но в последний момент останавливается.
Лицо Курта под прицелом этого трепетного солнца – картина маслом. Адам вдруг жалеет, что совершенно не умеет рисовать.
– Может, всё-таки не поедешь? – в вопросе ни грамма надежды. По правде говоря, в произнесённой фразе и от вопроса-то немного, лишь сухой автоматизм и рефлекс.
Курт качает головой и становится неожиданно серьёзным.
– Не могу. Это свадьба дорогого мне человека.
Но Адам слышит другое – «это повод увидеть дорогого мне человека. Блейна». Поэтому только покорно кивает. А что ему ещё остаётся.
Для него по-прежнему всё слишком рано. Рано указывать Курту, что делать, просить его остаться, закатывать сцены ревности с громкими ультиматумами и упрёками. Даже относиться к нему так слишком рано, на самом деле. Но Адам ничего не может с собой поделать. Иногда ему хочется, чтобы время бежало быстрее. Иногда ему кажется, что сам он убежал вперёд на несколько месяцев, если не лет.
Курт придвигается ближе, опираясь на правую руку и почти касаясь пальцев Адама своими.
– Это всего на пару дней, – говорит он как-то рассеяно, вглядываясь с глаза Кроуфорда попыткой убедить, донести.
В его голосе Адам различает сожаление и, возможно, намёк на извинение, хотя не факт, что это не плод его воображения.
– Всё будет в порядке, – заверяет его Курт и невесомо проводит костяшкой указательного пальца по щеке. Адам всё-таки ловит его ладонь и прикладывает запястьем к своим губам, тронутым формальной улыбкой. Ощущение пульса под тонкой атласной кожей отзывается в животе едва ли не эйфорическим вакуумом.

«Всё будет в порядке», словно мантру, повторяет про себя Адам, пока в душевой шумит вода. Хотелось бы ему верить, но с этим как-то не клеится. У Адама плохое предчувствие. Внутренний голос подсказывает ему, что ничем хорошим эта поездка закончиться не может. Он не в состоянии справиться с мыслью, что грядущая, хоть и недолгая, разлука способна изменить что-то в Курте, сломать – ту шаткую стену, которую он выстраивал вокруг себя более полугода с целью отгородить себя от прошлого. Стену, возведённую на обиде, пинтах пролитых слез и неустанно саднящей тоске. Но Адам не забыл, что раны Курта после болезненного расставания ещё не успели как следует затянуться, что слишком рано он требует от него полной реабилитации и исцеления, хотя всеми силами старается стать для него той самой спасительной панацеей.

«Всё будет в порядке», вспоминает Адам, завязывая галстук-бабочку на шее Курта и в очередной раз сравнивая его с молодым Полом Ньюманом. Курт отвечает смущённой улыбкой и опускает глаза, наблюдая, как пальцы Адама ловко справляются с атласной тканью. Адам представляет, каково это – быть для него единственным. Не запасным игроком, с верностью Хатико просиживающим на скамейке в ожидании, когда о нём вспомнят. Не способом от-влечься или раз-влечься. Не постыдным «сиропом от кашля». А тем, кто до краёв заполняет его мысли в любую свободную минуту, непроизвольно является во снах и становится причиной той самой улыбки. Адам гадает, что могло заставить предать его, порвать на мелкие лоскутки всё то, о чём сам Кроуфорд мог только мечтать. Но подсказки так и не находит.
Он смотрит на их с Куртом отражение в большом настенном зеркале и пытается запечатлеть этот импровизированный снимок на своей памяти. Свои руки на его талии, его понимающий – принимающий – взгляд из-под приподнятых ресниц. Его – в своей жизни.

«Всё будет в порядке», прокручивает у себя в голове Адам, накидывая пальто на плечи Курта и протягивая сумку. Плохое предчувствие снежным комком нарастает в нём с каждой секундой. Адам боится, что это самое «прошлое» может вцарапаться в него с новой силой, раздирая до крови былые раны и порезы, срывая свежие корки. Боится, что оно въестся в него мёртвой хваткой, так глубоко, что у Курта не останется возможности сопротивляться. Или желания. Боится, что никогда больше не увидит его прежнего.

«Всё будет в порядке», всё с меньшей уверенностью вторит себе Адам, закрывая за Куртом дверь. Он знает, что Курт после этой поездки вернётся другим, что она оставит свой тиснёный отпечаток на их отношениях, что какой-то механизм в нём обязательно выйдет из строя. А, может, напротив – возобновит свой ход. Адам понимает, что эта кратковременная разлука вполне может обернуться расставанием, к которому он абсолютно не готов, о котором ему не хочется даже думать. И самым паршивым оказывается то, что Адам уже успел узнать, каково это – быть рядом с ним, и теперь ему придётся заново вспоминать, каково быть без него.

«Всё будет в порядке» – гласит лаконичное сообщение от Курта после десятка пропущенных им звонков, когда стрелки часов плавно переползают за полночь.
«Конечно» – так же ёмко отвечает Адам, швыряет телефон через плечо и откупоривает бутылку ирландского виски.

@темы: Glee, фанфикшн

---

Небесный суд, Дэйв, Себастьян, PG

За вдохновение спасибо одноимённому сериалу, который и натолкнул на мысль о подобном кроссовере.

Название: Небесный суд
Автор: GruSha
Рейтинг: PG
Персонажи: Дэйв, Себастьян
Размер: Мини
Жанр: AU, кроссовер
Статус: Закончен
Дисклеймер: Все персонажи и права на них принадлежат Райану Мёрфи
Саммари: Нужно осознавать, что ты делаешь, и какие последствия это может вызвать. Всегда. Каждую чёртову секунду своей жизни.

читать

– Слово предоставляется адвокату подсудимого, – монотонно прожёвывает заученные слова судья Фиггинс и бросает взгляд на Смайта.
Себастьян учтиво кивает в сторону судьи, медленно выходит из-за стола, не забыв театрально поправить галстук и лацканы пиджака, и размеренными шагами подплывает к присяжным. Обвиняемый – мужчина едва за тридцать с худощавым лицом и длинными тонкими пальцами – взволнованно вытягивает голову, словно черепаха из панциря. Дэйв лишь протяжно выдыхает и утомлённо массирует виски. Занавес открывается, представление начинается. Готовьте цветы и овации. Карофски уже неоднократно доводилось становиться свидетелем сего шоу. Он мог предсказать ещё не произнесённые Смайтом фразы, предугадать, в какое русло его заведёт ход мыслей, на каких моментах он обязательно заострит внимание. Слишком много судебных процессов им пришлось разделить друг с другом.
– Господа присяжные заседатели, – Себастьян убирает руки за спину, перехватив одну другой, и слегка выпячивает грудь вперёд, демонстрируя тем самым присутствующим своё доверительное отношение. – Что мы, в сущности, знаем об этом деле? То, что мой подзащитный, Закари Истин, уважаемый человек, блюститель закона и моральных норм, регулярно выплачивающий налоги и делающий щедрые пожертвования из собственных сбережений, пасмурным утром понедельника спешил на работу. В холдинговую компанию, где он, прошу заметить, занимает достаточно высокую должность, которой он добивался год за годом, усердно выгрызая себе место под солнцем. Так уж вышло, что в тот день погода была не на его стороне. Шёл проливной дождь, автомобильные дворники едва успевали разгребать потоки воды, из-за чего всё внимание мистера Истина было приковано к дороге. При этом он вёл машину, не нарушая правил дорожного движения, что я так же прошу вас отметить. Да, с ним случилась неприятная оплошность – проезжая мимо тротуара, он не заметил девушку, мисс Дебору Шнайдер, которая в непосредственной близости от проезжей части высматривала такси. И, по стечению обстоятельств, окатил её с ног до головы водой из лужи.
Смайт поворачивает голову в сторону Карофски и одаривает лукавым прищуренным взглядом.
– Наш глубокоуважаемый господин прокурор утверждает, что мой подзащитный совершил данный проступок намеренно. Что осознанно не снизил скорость. Однако – снова взываю к вашему вниманию – данная гипотеза не имеет никаких доказательств и основывается лишь на собственных догадках прокурора.
Карофски скрещивает руки на груди и приподнимает уголки губ в не менее ехидной ухмылке. Себастьян тем временем вновь поворачивается к присяжным и продолжает свою речь, на этот раз активно жестикулируя.
– Да, в результате этого досадного инцидента мисс Шнайдер пришлось вернуться домой, чтобы переодеться, вследствие чего девушка опоздала на работу, где должна была в тот день представлять свой проект для важного тендера. Конечно же, выиграть тендер потерпевшей не удалось, причиной чему стало подпорченное настроение и растерянность из-за собственного опоздания. Что, к слову, также не подтверждено. Но, дамы и господа, давайте на чистоту… – подойдя к присяжным совсем близко, Себастьян по-свойски облокачивается на поручень ограждения и улыбается одному опрятному молодому мужчине: – Вы видели её туфли?
Брови Дэйва тут же плавно ползут вверх. Судья Фиггинс непонимающе хмурится. Даже подсудимый в очередной раз удивлённо вытягивает шею.
– Нам не обязательно вызывать из Сектора Покоя Кристиана Диора или Ив Сен-Лорана, чтобы они подтвердили, что сочетание изумрудного платья и огненно-красных туфель является едва ли не верхом безвкусицы. Посему скажите мне, способна была бы мисс Дебора Шнайдер выиграть тендер в редакции модного журнала, представ перед руководством в таком противоречивом наряде?
По рядам присяжных прокатилась волна кротких смешков.
– Нет, нет и ещё раз нет.
– Протестую! – хлопнув ладонью по красному дереву, Карофски возвышается над столом и возмущённо смотрит на судью. – Ваша честь, одежда потерпевшей не имеет к делу никакого отношения. А данные предположения тоже являются лишь догадками господина адвоката.
– Протест принят, – отзывается Фиггинс, переводя безразличный взгляд на Себастьяна. – Мистер Смайт, не отклоняйтесь от сути следствия.
Адвокат усмехается и вытягивает руки в оборонительном жесте:
– Прошу прощения, ваша честь. Действительно, вернёмся к сути, – Себастьян оценивающе оглядывает присяжных, после чего останавливается напротив лысого мужчины преклонных лет и так же, словно между прочим, интересуется: – Скажите, вам, наверное, приходилось в своей жизни попадать под дождь?
– Конечно, – кивает тот, заметно смутившись от неожиданного внимания.
– И наверняка вам хоть раз приходилось промокнуть до нитки, забрызгать брюки осенней слякотью или запачкать до блеска начищенные ботинки? Верно?
– Да, бывало.
– И кого вы мысленно винили в тот момент?
Мужчина пожимает плечами и бубнит себе под нос:
– Дождь.
– Дождь, – повторяет за ним Смайт, вытягивая вверх указательный палец. – И что вы сделали после данного инцидента, откройте секрет? Наверное, подали в суд на мать Природу за порчу имущества?
Среди присяжных снова слышатся тихие смешки, а мужчина тем временем неуклюже улыбается:
– Нет.
– Почему же?
– Ну, это невозможно.
– Невозможно, – хмыкает адвокат и, отступив на несколько шагов, поворачивается лицом к присутствующим. – А теперь предлагаю вспомнить суть нашего дела и то непростительное преступление, в котором обвиняют моего подзащитного. Я обращаюсь к вам, дамы и господа. Ответьте, пожалуйста, на следующий вопрос: могла ли произойти данная ситуация с обвиняемым и потерпевшей в ясный день? Если бы на небе сияло солнце, не было ни единого намёка на дождь, проезжие части и тротуары были чистыми и сухими… Смог бы мистер Истин окатить мисс Шнайдер водой из лужи?
Заметив задумчивые выражения лиц у свидетелей процесса, Карофски качает головой и прикладывает ладонь ко лбу.
– Нет, – отвечает за присутствующих Смайт. – Разве что осыпать асфальтной крошкой, что тоже маловероятно. Так кого же тогда следует считать виновником произошедшего? Действительно ли мистера Истина, который всего лишь спешил на работу, не нарушая, однако, правил дорожного движения? Или же погодные условия, повлиять на которые мы, увы, не в силах? – Себастьян вновь убирает руки за спину и направляет на присяжных внезапно серьёзный и проницательный взгляд. – Я призываю вас задуматься над этим вопросом и подойти к нему со всей ответственностью. Смеем ли мы судить человека за то, над чем он не имел ни малейшей власти? За то, что случилось по вине простого стечения обстоятельств? Я так не думаю. Если бы можно было в принципе судить кого-либо за то, что на улице идёт дождь, светит солнце или дует ветер, на месте обвиняемого сидел бы совсем не мистер Истин, а сама многоуважаемая мать Природа, о которой уже упоминалось. Поэтому я считаю, что о Секторе Раздумий в данном случае не может быть и речи, однако последнее слово, разумеется, за вами, господа присяжные заседатели. У меня всё, ваша честь. Спасибо за внимание.
Наклонив корпус в сторону Фиггинса в знак почтения, Смайт разворачивается на каблуках и присаживается за свой стол, похлопав по плечу по-прежнему растерянного Закари.
Себастьян был непревзойдённым манипулятором, настоящим заклинателем змей, заставляющих присяжных плясать под свою дудку. Он мог слепить из этой серой однородной массы всё, что ему заблагорассудится, выжать любую эмоцию или реакцию. Он управлял ею на каком-то едва ли не подсознательном уровне, гипнотизировал, одурманивал своим завидным умением убеждать, вверять. В этом деле среди других адвокатов ему поистине не было равных. Конечно, Дэйв тоже был не промах – не зря всё-таки его удостоили звания прокурора первого уровня. Однако в текущем следствии преимущество явно было на стороне его коллеги.
Поэтому Карофски почти не удивляется, когда судья Фиггинс в своей заключительной речи распоряжается отправить обвиняемого в Сектор Покоя. Смайт на это лишь растягивает губы в довольной улыбке и бросает на Дэйва взгляд, безучастно пожимая плечами.

***

Некоторые привычки преследуют нас даже после смерти. Себастьян так и не смог отказаться от любимого «Ричмонда», который при жизни выкуривал пачками. Он по-прежнему продолжал покупать их у контрабандистов, зажимать между пальцами с надменным видом и, под завязку заполняя лёгкие ароматным дымом, выпускать под потолок молочные кольца. И всё так же блаженно улыбаться, наблюдая за переливающимся всеми оттенками красного огоньком и аккуратно стряхивая пепел. Словно он всё ещё мог чувствовать их неповторимый вкус, словно он всё ещё был жив. Подобные иллюзии действительно помогали некоторым создавать ощущение того, что ничего с тех пор не изменилось. Дэйв к таким уловкам никогда не прибегал, хотя также не смог отречься от любимого «Чиваса», который напоминал здесь скорее подкрашенную воду, лишь формально отдающую солодом и ванилью.
– Рейс Дейтон – Чикаго? – интересуется Смайт, указывая на группу парней в потёртых шмотках, играющих на тесном языке сцены депрессивный гранж.
– Дейтон – Нью-Хейвен, – отзывается Карофски и промокает горло иллюзией виски.
– Дерьмовые у них песни, если честно. Может, оно и к лучшему, что их фанаты так и не дождались концерта.
Смайт какое-то время наблюдает за музыкантами, то и дело присасываясь к фильтру «Ричмонда» и вяло покачивая в такт ногой, а затем протягивает свой стакан в сторону Дэйва и выдыхает:
– Сто двадцать семь – сто двадцать семь. Ничья. Это нужно отметить, что скажешь?
Карофски изумлённо приоткрывает рот. Он никогда не вёл подсчёты судебных процессов, в отличие от Себастьяна, для которого это было своеобразным соревнованием, игрой на опережение. Поэтому сейчас озвученная цифра кажется Дэйву едва ли не астрономической. Неужели они и правда провели на пару столько дел?
Без особого энтузиазма чокнувшись с коллегой, он опрокидывает в себя остатки виски и промокает губы рукавом пиджака.
– Это было нетрудно, – хмыкает адвокат и закусывает долькой лимона. – Дело пустяковое, входные данные отличные, да и Фиггинса обычно бывает очень легко уломать. Судья Сильвестр отправила бы беднягу Закари на третий уровень Сектора Раздумий при всём моём неудержимом обаянии.
– Скажи честно, Смайт, ты считаешь справедливым судить о человеке по последнему деянию? – интересуется вдруг Карофски, вертя в руках пустой стакан.
Себастьян окидывает Дэйва осуждающим взглядом, давая тем самым понять, что они уже неоднократно затрагивали эту тему. Но всё же покорно улыбается и цитирует отложившиеся где-то на подкорке строки:

Когда он будет в гневе или пьян,
В объятьях сна или нечистой неги,
В пылу азарта, с бранью на устах
Иль в помыслах о новом зле, с размаху
Руби его, чтоб он свалился в Ад
Ногами вверх, весь черный от пороков.

– Каждый поступок человека имеет значение, – поясняет Смайт, раскуривая новую сигарету. – Поскольку любой из них может оказаться последним. Просто не нужно об этом забывать. Нужно осознавать, что ты делаешь, и какие последствия это может вызвать. Всегда. Каждую чёртову секунду своей жизни.
– Но вправе ли мы решать, кого какая участь будет ждать после? Уполномочены ли мы распоряжаться чужими судьбами?
Себастьян безразлично пожимает плечами.
– Нас уполномочили. Мнения никто не спрашивал. Так уж вышло и, знаешь, это не самый плохой исход событий для нас с тобой, если так подумать. К тому же, меня вполне устраивает моя работа. Она заставляет ненадолго отвлечься от мыслей о жизни, которая осталась за бортом. Кстати, о ней… – Смайт зарывается пальцами в волосы и, устало зажмурившись, качает головой. – Завтра мне могло бы исполниться тридцать три. Возраст Христа, – его губы подрагивают в горькой ухмылке. – Но мне всегда будет двадцать девять. Как и четыре года назад. Эту цифру уже ничто не способно изменить.
Себастьян скрипит стулом и поворачивается в сторону музыкантов, вытянув в их сторону поднятый вверх большой палец и принявшись снова покачивать ногой в такт песни. Дэйв заказывает новую порцию виски. Смайт некоторое время сидит молча, словно и вовсе забывает о присутствии Карофски, а после внезапно расстёгивает свой портфель и достаёт чёрную пластиковую папку.
– Угадаешь, чьё дело в пятницу будет представлено на суде?
– Удиви меня, – хмыкает Дэйв, поднося стакан ко рту.
– Это будет нетрудно.
Открыв обложку, Себастьян приближает папку к лицу Карофски и демонстрирует ему печатную страницу документа. Стакан прокурора едва не выскальзывает из его рук. Он смотрит прямо перед собой, чувствуя, как сердце резко ухает куда-то вниз, а окружающий мир размытым водянистым кольцом сжимается вокруг маленькой фотографии в углу листа, с которой ему безмятежно улыбается Курт. В висках начинает бить кровь, а горло сдавливают чьи-то невидимые холодные пальцы, перекрывая доступ к кислороду.
– Когда?.. – только и может прохрипеть Карофски, тщетно пытаясь унять дрожь в руках.
– Позавчера, – безразлично отвечает Смайт и кладёт папку на стол. Взгляд Дэйва по-прежнему прикован к фотоснимку. – Какой-то отморозок затащил его в тёмный переулок и стал вымогать деньги. Хаммел решил почувствовать себя героем и попытался дать отпор. Как видишь, безуспешно.
Карофски поднимает глаза на коллегу и непроизвольно сжимает кулаки.
– И знаешь, какое деяние у него оказалось последним? Перед инцидентом Курт, выходя из магазина, налетел на старушку, из-за чего та выронила пакет с продуктами и разбила бутылку молока и почти десяток яиц.
– Передай это дело Альфреду и Джессике, – почти беззвучно шипит Дэйв, глядя на Себастьяна исподлобья.
– Увы, не получится.
– Ты же знаешь, я не смогу быть его обвинителем.
– Какое совпадение, – иронично произносит Смайт, нарочито растягивая слова. – Я ведь тоже не смогу быть его защитником. По крайней мере, особо стараться и пускать в ход свои чары я точно не буду.
Карофски прекрасно помнил, что Себастьян так и не смог простить Курта. За то, что после их с Дэйвом смерти с разницей в какие-то полгода он со временем нашёл отдушину в Блейне, с которым Смайт тогда был обручён, решив, что так справиться с трагедией им будет легче. Почему-то он винил в случившемся именно Хаммела. Карофски никого не винил, восприняв сложившиеся обстоятельства, как должное, и раз и навсегда уяснив для себя, что изменить что-либо он будет уже не в силах.
– Мы проведём это дело, Дэйв. И будь, что будет, – на этот раз без тени улыбки говорит Себастьян, осушает свой стакан и, спрятав папку в портфель, поднимается со стула. – Для кого-то из нас Курт станет всего лишь сто двадцать восьмым.
Похлопав Карофски по плечу, Смайт огибает стол и не спеша направляется к выходу, подмигнув на прощание музыкантам.
«А для кого-то навсегда останется единственным», ловит себя на мысли Дэйв, допивает остатки виски и обессилено проводит ладонью по лицу.

@темы: Glee, фанфикшн

---

"Creep", Курт, Дэйв, Себастьян, PG-13

Шифроваться от Али на почте и не палиться в принципе потребовало адовой силы воли. Но её "ну охуеть теперь" © реакция того стоила

Название: Creep
Автор: GruSha
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Курт, Дэйв, Себастьян
Размер: Мини
Жанр: Angst, AU
Статус: Закончен
Дисклеймер: Все персонажи и права на них принадлежат Райану Мёрфи

читать

Громыхающая электронная музыка испытывает барабанные перепонки Дэйва на прочность, стучит в висках, отзывается глухим эхом где-то в животе. По грязному полу густыми волнами стелется липкий искусственный дым, сбитый воздух пропитан потом, взрывной смесью горько-сладких мужских парфюмов и похотью. Дэйв пробирается сквозь колышущуюся в пьяном подобии танца толпу, безразлично задевая плечами незнакомцев и наступая им на ноги.
– Эй, крепыш, потанцуем? – какой-то долговязый парень обвивает шею Карофски руками и затягивает в однородное месиво из влажных тел.
Дэйв бросает на него мрачный взгляд и грубо высвобождается из его объятий.
– Не в этой жизни.
Карофски взбирается на стул у барной стойки и заказывает виски с содовой. Он вспоминает, почему решил отправиться именно в этот клуб – дешёвый, засланный на окраину города, известный лишь узкому кругу лиц. Кажется, Дэнни – сосед по комнате – говорил, что в последнее воскресенье месяца здесь даёт концерты какой-то второсортный певец, а ещё администраторы делают щедрую скидку на чилауты. Да и во всех остальных Дэйв уже успел отметиться.
– Ром с колой, пожалуйста. Безо льда, – слышится по левое плечо от Карофски минутой позже, когда от его виски остаётся лишь жалкая янтарная лужица на стеклянном донышке.
Дэйв поворачивается в сторону звука и врезается взглядом в стройного парня, навалившегося локтём на столешницу. Вспыхнувший огонёк зажигалки тусклыми бликами отражается в его тёмных очках, пока в губах подрагивает смятая сигарета. Струйка сизого дыма медленно растворяется под потолком. Карофски внимательно рассматривает бледное осунувшееся лицо напротив, подбородок с ямочкой, худые длинные пальцы и тонкие запястья, и чувствует, как внутренности в нём начинают оживлённо пульсировать, а горло сдавливает неприятный обжигающий спазм.
– Курт? – хрипит Дэйв вполголоса, но парень, кажется, всё равно слышит его.
Он спускает очки на кончик носа и смотрит на Карофски поверх оправы, водянистыми, словно выцветшими, глазами, которые годами ранее буквально ослепляли своей морской лазурью. Дэйв отчётливо помнит это. Хотел бы забыть, но не может. Дэйв знает, что не ошибся.
– Мы знакомы? – голос Хаммела прошит медными нотками, но его невозможно не узнать. Дэйву – невозможно.
– Я Дэйв. Карофски. Старшая школа, помнишь? – он придвигается ближе, едва не смахнув рукой свой пустой стакан.
Курт долго вглядывается в покрытое двухдневной щетиной лицо нечитаемым взглядом. Дэйв терпеливо ждёт хоть какой-нибудь эмоции – удивления, отвращения, отторжения – чего угодно, любой мало-мальски предсказуемой реакции. Но вместо этого Хаммел лишь отрицательно качает головой и в очередной раз присасывается к сигарете.
– Нет, извини.
– Но, как же… – с губ Карофски слетает нервный смешок. Он машинально хватает Курта за кисть, заставляя посмотреть на себя. Курт вопросительно выгибает бровь, по-видимому, усомнившись в адекватности Дэйва. – Это же я. Ты, шкафчики… Я толкал тебя на шкафчики. Потом ты перевёлся в Далтон. А раздевалку помнишь?
– Нет, я…
– Всё в порядке? – ещё один до боли знакомый голос въедается в разум Дэйва и вынуждает выпустить руку Хаммела из своей.
Карофски судорожно оборачивается и с изумлением смотрит в сторону Смайта, остановившегося в полуметре от барной стойки и вылизывающего его лицо холодным безразличным взглядом.
– Твой знакомый? – интересуется Себастьян, не сводя глаз с Дэйва. Карофски открывает рот, чтобы ответить, но Курт внезапно даёт понять, что вопрос был адресован не ему.
– Нет, всего лишь… Один поклонник.
– Ясно, – кивает Смайт и подплывает к Курту. Он невесомым жестом проводит ладонью по пояснице Хаммела и, молча выхватив из его пальцев сигарету, тушит её о влажное дно пепельницы. Затем небрежно кидает в сторону Дэйва: – Автограф можно будет взять после выступления.
– Я не… – неуклюже начинает Дэйв, но Себастьян вновь переключает своё внимание на Курта.
– Готов? Твой выход через пятнадцать минут.
– Да, я… Я как раз собирался идти в гримёрку.
– Вот и отлично.
Курт бросает мимолётный взгляд на Карофски, после чего оставляет на губах Себастьяна сухой поцелуй и, соскользнув со стула, растворяется в гуще безликой толпы.

***

Его тембр заметно изменился, в этом ещё раз убеждается Дэйв, когда Хаммел, приблизившись к микрофонной стойке, расслабленно прикрывает веки и начинает выводить первые ноты. Голос Курта больше не звенит, как ледяной хрусталь, не переливается из октавы в октаву нежным трепетом и девственно-чистым глянцем, отшлифованным до безупречности. Он дребезжит и вибрирует на низких тонах, похрипывает и иногда даёт осечки. Он прожжён сигаретным дымом и исцарапан, как заезженная виниловая пластинка. Но он всё также задевает за живое и завораживает, проникая в самые отдалённые уголки сознания и оседая там надолго.
Курт поёт что-то тяжёлое, депрессивное и тягучее, как раскалённая смола, обволакивающее столпившихся у сцены незнакомцев ещё большим хмельным дурманом. Курт и сам ловит заметный кайф от всего происходящего, позволяя себе забыться и отдаться этой мрачной атмосфере и текстам, короткими импульсами пронизывающим его тело и затрагивающим связки.
Себастьян потягивает тоник и наблюдает за ним неотрывно, намертво пригвоздив к Хаммелу свой взгляд. Дэйв следит за ними обоими.
– Спрашивай, – говорит Смайт, повернув голову в сторону Карофски, но по-прежнему не сводя глаз со сцены.
– А ты ответишь? – цедит Дэйв сквозь зубы, сдерживая внутри себя огненной лавой бурлящие вопросы.
– А ты попробуй.
Карофски до боли прикусывает нижнюю губу и сжимает кулаки.
– Что всё это значит?
Себастьян усмехается.
– Всё предельно просто. Курт, как ты успел заметить, певец. Не лидер хит-парадов, конечно, но со своей скромной базой почитателей. Я его менеджер. А ещё мы иногда трахаемся.
Воспоминания тупым ножом начинают вспарывать мысли Дэйва, взбалтывая серое вещество в его черепушке в отменный гоголь-моголь. Перед глазами мутной поволокой мелькают выцветшие картинки, рваные лоскутки прошлого трёхлетней давности.

***

– Он особенный, – говорит Дэйв на выдохе, стирая испарину со лба и разглядывая трещины на потолке. – Таких больше нет и не ожидается, понимаешь?
Себастьян отхлёбывает остывший кофе из надбитой чашки, натягивает свободной рукой боксеры и ухмыляется.
– Тоже мне отпечаток пальца. Особенных не бывает, бывают не до конца изученные.
– У нас ведь с ним всё равно ничего бы не вышло, да?
– Почему ты спрашиваешь меня? – Смайт присаживается на край кровати и сосредоточенным взглядом проверяет комнату на наличие второго носка.
Карофски пожимает плечами.
– Ты можешь заполучить кого угодно. Даже его, если у тебя появится такое желание.
– Если появится, – почти шёпотом повторяет Себастьян. Он молчит с минуту, затем поворачивает голову в сторону Дэйва и, растянув губы в фирменной улыбке, хлопает его по бедру. – Да, у вас ничего не получится. Вы горошины из разных стручков.
– Умеешь утешить.

***

Карофски накидывает капюшон и шлёпает по лужам к машине Себастьяна, припаркованной напротив его дома. Дэйв открывает дверцу и падает на переднее сидение, бросая взгляд на мамин тёмный силуэт в окне.
– Что у тебя?
Он смотрит на Себастьяна и роняет глухой вздох – напротив него сидит призрак, бледный карандашный набросок его приятеля, жестокая карикатура. Столкнись Дэйв с ним на улице, должно быть, не узнал бы и прошёл мимо. Покрасневшие опухшие глаза, болезненно-серое лицо со впалыми щеками и лихорадочно подрагивающие губы.
– Я изнасиловал его, – нарушает наконец затянувшуюся паузу Смайт, глядя на Карофски в упор.
Плохое предчувствие больно ударяет Дэйва под дых, брови сходятся на переносице, образуя глубокую складку.
– Кого?
– Курта, – молниеносно выдыхает Себастьян и прикрывает лицо ладонью, склонившись над рулём. – Не знаю, что на меня нашло. Всё произошло так быстро, словно в тумане... Я выпил, много, и заявился к нему домой. Он кричал и изворачивался, а я не мог остановиться… Не мог… У меня словно крышу снесло…
На помрачневшем лице Дэйва медленно перекатываются желваки. Он впивается в ткань спортивных штанов, ощущая, как в груди начинает возгораться ярость.
– Он ударился головой, – отрывисто выдавливает Смайт, борясь с зарождающейся истерикой. – Когда пытался бежать. Поскользнулся на лестнице и отключился. Я отвёз его в больницу, вчера. Он до сих пор не пришёл в себя.
– Ты сделал это с ним, пока он был без сознания? – процеживает Карофски еле слышно, наблюдая, как тяжёлые дождевые капли омывают лобовое стекло.
Себастьян поворачивается в сторону Дэйва и шепчет сквозь громкие всхлипы:
– Мне так жаль…

***

– Он ничего не помнил, когда очнулся, – Смайт заказывает ещё один тоник и прислоняется спиной к барной стойке. – Мать родную бы не узнал, если б жива была.
Дэйв разминает пальцы в кармане и задаётся вопросом, действительно ли это тот человек, которого он когда-то мог назвать своим другом.
– Поэтому я решил сбежать. Вместе с ним. Знаешь, просто… Сесть в машину и укатить, куда глаза глядят. Ничего другого мне не оставалось. Я не мог позволить, чтобы он узнал, что произошло той ночью. Чтобы кто-то однажды ему обо всём поведал. Кто-то вроде тебя, посла доброй воли…
Себастьян усмехается и прихватывает языком оливку на цветной палочке.
– Я должен был о нём позаботиться.
– Так это называется заботой?
Когда в глубине зала таят последние аккорды, Курт в знак прощания кивает зрителям и не спеша спускается на танцпол.
– Называй это, как хочешь, – грубо кидает Смайт, направив на Дэйва серьёзный взгляд.
Челюсть Карофски сводит до зубного скрежета.
– Ну ты и говнюк.
– Ты имеешь полное право так думать. Но учти, что ты понятия не имеешь, что происходит между нами. Даже близко. Ты делаешь выводы лишь по верхушке айсберга. По жалкой одной девятой.
Себастьян подталкивает к бармену свой пустой стакан и почти касается уха Дэйва губами:
– На случай, если ты решишь открыть Курту глаза – не советую. Ничем хорошим это всё равно не кончится, при твоих самых благих намерениях. Поверь мне. Ты сделаешь только хуже, для него и для себя.
Смайт хлопает Карофски по плечу, и тот в последний момент сдерживается от того, чтобы не схватить его за горло. Дэйв не сводит с него глаз, пока фигура Себастьяна не исчезает в пьяной прокуренной толпе.

***

Курт склоняется над раковиной и плещет в лицо холодной проточной водой, размазывая её по бледным щекам. Он замечает Дэйва, только когда поднимает усталый взгляд на зеркало и встречается с его отражением. Курт вздрагивает и резко оборачивается, впиваясь пальцами в край столешницы.
– Тебе лучше держаться от Себастьяна подальше.
Дэйв подходит так близко, что может чувствовать его сбитое дыхание. Курт всматривается в глаза Карофски с лёгким испугом и оторопью, а после оглядывается по сторонам в поисках поддержки, но в тесном мужском туалете кроме них ни души.
– О чём ты?
– Просто послушай меня. Он – далеко не тот человек, кем может показаться на первый взгляд. На твоём месте я бы не задавал лишних вопросов, а просто свалил от него куда подальше.
– Что ты несёшь… – хмурится Курт и пытается обойти Дэйва, но тот прижимает его обратно к раковине, отрезая пути к отступлению.
– Пойми ты, от него можно ожидать чего угодно. Я знаю его. Знаю, на что он способен.
Хаммел складывает руки на груди и раздражённо вскидывает брови:
– И на что же?
– Лучше тебе этого не знать, – качает головой Карофски.
– Вот как. Что ж, тогда не будем нарушать неведения. И спасибо за информацию, но со своей жизнью я уж как-нибудь сам разберусь. А теперь, будь добр, дай мне пройти.
Дэйв какое-то время стоит, не шелохнувшись, стараясь понять, осталось ли в этом сломленном пареньке что-то от того Курта, которого он знал, отчаянно пытаясь разыскать его в бесцветной тусклой радужке. Но вскоре горько ухмыляется и озлобленно рычит, едва не срываясь на крик:
– Впрочем, знаешь что? Иди ты к чёрту. Катитесь вы оба к чёрту! Хочешь увязнуть в этом дерьме окончательно – ради Бога. Я умываю руки.
Карофски резко ударяет кулаком по бортику раковины и, развернувшись на каблуках, стремительно шагает к выходу, но когда его ладонь касается дверной ручки, Курт вдруг выпаливает:
– Обязательно вести себя, как неотёсанная горилла? Этот образ настолько въелся в тебя?
Дэйв замирает на месте, чувствуя, как ноги наливаются свинцом, а в висках начинает стучать кровь. В груди что-то сжимается, пока по спине ледяной волной пробегают мурашки. Он медленно поворачивается в сторону Хаммела и протяжно выдыхает. На лице Курта вместо былой озлобленности постепенно проявляются сочувствие и сожаление.
– Мне хорошо с ним, Дэйв, – Курт подходит к Карофски короткими шажками, нервно заламывая пальцы. – В это трудно поверить, но это действительно так.
Дэйв с силой впивается ногтями в свою ладонь, пытаясь убедить себя, что всё происходящее рисует не его нездоровое воображение. Хаммел поводит плечами:
– Сначала было страшно, странно. Первое время мне казалось, что я схожу с ума. Но потом я ко всему привык. К этой жизни. Сейчас другой я себе и не представляю.
Курт приближается на расстояние вытянутой руки и с немой просьбой во взгляде заглядывает в глаза Дэйва.
– Ты думаешь, что это безумие. Возможно. Но это моё безумие, – он проводит пальцами по щеке Карофски и растягивает губы в усталой полуулыбке. – Спасибо, что вызвался помочь, но… Не стоит пытаться исправить то, что уже испорчено.
Он огибает Дэйва, который продолжает молча гипнотизировать одну из надбитых плиток в стене, и следует к двери, однако после останавливается у самого порога и произносит, не оборачиваясь:
– Чем корпеть над прошлым, иногда лучше начать всё с чистого листа.

@темы: Glee, фанфикшн

---

orphan black

Чувакиии, я нашёл новую траву и она, если честно, офигенна

---

Мультифандомное прекрасие

---

Glee Parody: Applause (Crack Spoof)

Не прошло и полгода а, нет, прошло, как кто-то сделал новый крэк.
Десятый, юбилейный, хурэээй



А мне как всегда будет казаться, что слабовато.

@темы: Glee, фанвидео